– План создания Беловодья?
Стен отрицательно покачал головой:
– Нет, плана такого не было. Иван Кириллович разработал проект сам, еще до того, как мы нашли архив. Но во многом бумаги Марьи Гавриловны помогли.
– Почему ты не рассказал остальным о фальшивых бриллиантах?
– Об этом я сначала ничего не знал. У меня были подозрения, что Колодин ведет сомнительные операции, но что конкретно он делает – в это меня не посвятили. То есть, я знал о продаже драгоценностей. Но Гамаюнов постоянно твердил, что коллекция алмазов принадлежит Сазонову, была вывезена из России еще до революции. Якобы предки Сазонова дали слово потратить алмазы на пользу Родины, когда падет режим большевиков, как Пикассо приказал вернуть свою знаменитую “Гернику” Испании, когда не станет Франко. Это было в моем духе. То есть, я бы сам именно так и поступил. Потому и поверил. Понимаешь, как они меня подловили? Меня на моем же идеализме поймали как дурака. Я удовлетворился ответом. Нет, я знал, что часть операций была незаконна, но был уверен, что это всего лишь попытка обойти бюрократические препоны. Но это в России никогда не считалось грехом. В восемьдесят седьмом, да и позже у меня не было оснований Гамаюнову не верить.
– Но тогда ты должен был найти упоминания о фальшивых бриллиантах…
– В том-то и дело, что ничего о бриллиантах в архиве не было. Думаю, Иван Кириллович получил эту тайну от отца, – предположил Стен.
– Чушь. Его отец, так же как и мой дед, остались сиротами. Вряд ли Марья Гавриловна могла успела им что-то сообщить.
– Почему ты так думаешь?
– Севастьян был старшим. Но он ничего не помнил, пока не приехал в Пустосвятово. Тут кое-что что ему открылось, вожжа нашептала наговоры и заклинания. И секрет изготовления ожерелья – тоже. Севастьян в детдоме воспитывался. Там и фамилию получил Кусков.
– Кирилл был старшим. В революцию ему исполнилось пятнадцать. – Стен задумался. – Да, похоже, одно с другим не связывается. Когда я впервые встретил Гамаюнова в восемьдесят четвертом, тот был почти что нищим. Ему друзья деньгами помогали – кто сколько мог. В том числе и отец. Я уверен, да, уверен, что в те дни никаких бриллиантов у Гамаюнова не было. У него был один-единственный костюм, и он работал истопником и сторожем по совместительству в каком-то захолустном музее. А потом его и оттуда выгнали. Якобы за прогулы.
– А в восемьдесят седьмом? Когда он тебя позвал в проект?
– Ну, тогда он в самом деле сильно переменился.
– Ты знаешь, он как раз в это время приезжал в Темногорск.
– Ну да. Он у нас останавливался. Мы даже в втроем – я, Иван Кириллович и отец, к Чудодею ходили. Вместе с отцом они даже встречались с Чудодеем.
– И что вам сказал Михаил Евгеньевич? – Роман затаил дыхание.
– Предложил Гамаюнову остаться в Темногорске. И еще добавил: «И вашего друга привезите с собой». Кого он имел в виду, я не понял.
– О бриллиантах они не говорили? – колдун чувствовал, что бродит где-то рядом с разгадкой, но и только.
– Нет. О фальшивых камнях узнал лишь, когда проект разгромили и стало известно о бутылях с водой в сейфах. Да, я догадался. Но слишком поздно.
– Значит, ты сначала верил Гамаюнову?
– Он защищал меня в суде. Я смотрел на него снизу вверх, как ни на кого никогда до этого не смотрел. Гениальный, смелый, знающий
– Что он сказал?
– Ничего.
Роман прищурился:
– Он же хотел убить тебя, Стен. То есть, в первый раз у него не вышло, что-то сорвалось. А теперь получается. Если я не разрушу твою связь с Беловодьем, ты через несколько дней умрешь. Так устроил Гамаюнов. Он приковал тебя навеки к ограде города мечты. Кажется, ты говорил, что пошел на это добровольно.
– Да, добровольно. Точно так же, как «добровольно» Гамаюнов связался с Сазоновым. А ты – со мной. Любой путь непременно приводит к ошибке. Куда бы ни шел, все равно итог – неверное решение. Что получается? Не идти? Стоять на месте? Не подходит. Бегать по кругу? Скукота. Иметь возможность вернуться назад и исправить ошибку, – вот что нужно. И вот там, лежа в нашей церкви, я подумал: если Гамаюнов не обманул, если Беловодье – Шамбала, то оно должно давать этот шанс. Недаром время течет там, как ему заблагорассудится. День вмещает год, год – столетие. Можно повернуть время вспять. А потом понял, что это глупо. В этом случае мы все время будем топтаться на месте. Все время возвращаться назад. Получается, если куда-то идешь, все время рискуешь погибнуть.
Стен вытянул руки – худые, как палки. На коже отчетливо светились белые полосы. Пальцы дрожали.
– Разорви эту связь.
– Как? Содрать с тебя шкуру живьем?
– Сколько осталось? Несколько дней?
– В кабинете ты можешь жить месяцы, годы… Только не выходи. Иначе Беловодье вмиг тебя изглодает.
Роман шагнул к двери и остановился:
– Выходит, этот твой школьный приятель Ник Веселков чуть не угробил Беловодье. – Стен несколько раз кивнул – то ли думая о своем и не слыша, то ли в самом деле соглашаясь. – Когда твое водное ожерелье собирался срезать.
– В записках Марьи Гавриловны было сказано, что срезанное водное ожерелье – это ключ.
– К двери?
– Возможно. Но как Ник это узнал – вот загадка. – Что-то в этой истории не сходилось, но что именно, колдун понять не мог.
– Послушай, а где теперь находится архив Марьи Гавриловны?
– В Беловодье. – Стен лег, закрыл глаза. – Роман, топай отсюда, и поскорее. Пожалуйста.
Колдун вышел из кабинета. Вернее, выбежал.
Женщины уже встали и вертелись на кухне.
– Роман, я знаю, Лешка здесь, в доме. – У Лены задрожал голос. – Почему ты его прячешь?
– Тина проболталась?
– Я чувствую.
– Невозможно! – отрезал колдун.
– Чувствую, – повторила она упрямо.
– Я его в плену держу, – усмехнулся колдун.
– Серьезно говорю!
– И я серьезно. Люди всегда сажали под замок сумасшедших идеалистов вроде твоего Стена, чтобы те слишком много глупостей не делали.
– Хватит зубы заговаривать. Что с Лешкой? – спросила Лена.
– Ничего особенного. Немного барахлит ожерелье. Я ему даю новую настройку.
Роман вывел Лену в гостиную, прикрыл дверь, чтобы Тина не услышала их разговор.
– Стен в самом деле здесь. И дела его плохи. Беловодье высосало из него силы. Но я держу его в кабинете, там все колдовские связи перекрыты.
Лена побледнела.
