вторую бочку с водой.
И тут же водная нить на шее завибрировала и врезалась в кожу, превратилась в металлическую струну. Все поры его тела раскрылись разом, и полупрозрачное белое облачко теплого живительного пара окутало Стена, будто запеленало в кокон. Раскаленная игла буравила висок с настойчивостью электрической дрели. А белое облако истаяло, впитавшись в распростертое тело. И тогда Роман понял, что отнял у Гамаюнова его добычу. Связь с Беловодьем прервалась, творение оставило своего творца в покое.
Колдун поднес к губам Стена стакан с пустосвятовской водой, пациент сделал первый нерешительный глоток…
Водная нить Романова ожерелья пульсировала и пронизывала шею острой болью, как воспаленный зуб. Кожа горела, будто колдуна положили на горячий противень и обжарили. Роман поднес к губам стакан с пустосвятовской водой. Глотнул и сморщился. Вода горчила – из всей воды, что была в комнате, он забрал силу.
На кухне колдун напился свежей воды. Сейчас бы поехать на речку, искупнуться. И Лешку с собой взять. Но Роман прогнал эту мысль. Он и так отнял слишком много сил у реки. Нельзя. Напротив, колдуну бы сейчас, после долгого отсутствия, речку свою приголубить, а не забирать последнее. Но выходило, что пока он только берет и берет. А когда же долг возвращать? Когда такой час настанет? Никогда, верно…
«Не поеду сегодня», – сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.
А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…
Ну, конечно, вызвать дождь! Пусть примчится буря и прольется щедрым дождем! Хлынуло так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.
Роман разделся и выскочил во двор. Струи заколотили по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.
В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?
Стен облачился в свой светлый костюм. Вид у спасенного был забавный: рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.
Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней обстановке. Стен то и дело проводил рукой по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года, или еще вернется?
Самое радостное – бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь – ничего тебе не грозит.
Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни – самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде не доступной, и потому особенно желанной.
После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.
– А ну тебя! – отмахивалась та: мол, не мешай.
– Сейчас упьемся, – потирая руки, воскликнул Роман. – В доску… в зюзи… как никогда!
– В усмерть… – поддакнул Стен.
– Я пить не буду, – предупредила Лена.
– Это же не спирт! – хихикнула Тина. – А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.
Лена взяла стакан с опаской.
– За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, пожалованных ее ожерельями, не оставила! – произнес тост Роман.
Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.
– Что ж такое! – изумилась.
– Вода чистейшая, заговоренная, – засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.
Тот опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого настоящее и прошлое мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот водного колдуна. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?
В то же время Алексей сидел в столовой Романова дома и смотрел на мир, уже не испытывая ни страха, ни боли, и лишь слушал веселые бессвязные речи опьяненного успехом и заговоренной водой колдуна. И только немолчный звон в ушах напомнил о недавно пережитом.
– Я спас своего друга. Наверное, это чего-то стоит само по себе. Даже если об этом никто не узнает. Вообще никто. Не скрою: я страшно честолюбив, самолюбив и тэ дэ, и тэ пэ… Но я стараюсь радоваться самому доброму делу как таковому, – обняв Тину за плечи, говорил колдун.
– А как же твоя теория? – улыбнулась Тина. – Не лечить, ибо это отнимает слишком много энергии.
– Это было не излечение, а снятие порчи, – повел пальцем перед носом ассистентки Роман. – Опасное, надо сказать, дело. – Он подмигнул Тине. Ему было весело, будто он явился с разухабистой танцульки, а не прогулялся без страховки над пропастью. Водная нить могла не выдержать. И тогда… Только Вода-царица ведает, что было бы тогда. Но если хочешь чего-то добиться, если жаждешь победить, о риске просто не думаешь. Только и всего. Мелькнул вдруг перед мысленном взором давний миг, когда дед Севастьян ожерелье с водной нитью внуку на шею надел. Умрет колдун – и нить его распадется. А колдовство, быть может, уцелеет. – У меня сегодня день такой – не поверите… – бормотал Роман заплетающимся языком – его уже изрядно развезло от собственной заговоренной влаги. – Стен будет жить. У него ребенку месяц, жена молодая, а он – нате… приговорен. А теперь нет… уже нет…
– Боже мой, Роман, мы же все перед тобой в долгу! – воскликнула Лена. – И за Беловодье, и теперь…
– Тсс! – Стен приложил палец к губам. – О Беловодье ни слова.
– Это почему?
– Колдовской запрет. Личная просьба господина Вернона. Будь добра, исполни.
Роман засмеялся:
– А ведь ты должен быть необыкновенно богат, Стен.
– С чего ты взял?
– Ты же предвидишь будущее. Можешь узнать заранее котировки акций, курс доллара…
Стен покраснел. Залился краской до корней волос. Чего Роман прежде никогда не видел.
– Что, я угадал? У тебя дилерская контора?
– Он преподает историю в лицее, – вмешалась Лена. – Он всегда на истории был помешан.
– Да, да, я знаю: кто знает историю Древнего мира, тот может предсказывать будущее. Но как ты на эти деньги живешь?
– Я преподаю историю, – подтвердил Стен. – А на жизнь зарабатываю как раз тем, чем ты сказал – угадываю котировки акций.
– Вот жулик, а! Я ведь знал, что ты жулик. И праведник, и жулик.
