воображал себя новым Гомером. Надо сказать, что префекта звали Гаем Гомером, и он клялся, что ведет свой род от слепого сочинителя великих поэм. Ему верили, причем охотно. А кто не верил, находил выдумку забавной.
– Боголюбимый Цезарь, – воскликнул Гай Гомер с преувеличенным восторгом, будто собирался не о деле говорить, а хвалить пурпурную тогу римлянина или его последнюю речь в сенате. – Мне не совсем ясна цель твоей миссии. Насколько мне известно, Большой Совет направил тебя в Месопотамию, Сирию и Пальмиру с инспекцией в связи с увеличением опасности вторжения варваров в границы Содружества.
– Именно так, – подтвердил Элий.
– Тогда зачем с тобой прибыли триста преторианских гвардейцев?
Элий ожидал этого вопроса:
– Тебе известно, как легко монголы совершают рейды вглубь территории. Я направляюсь в малонаселенные районы. Кто поручится, что мы не столкнемся с варварами в самом неподходящем месте.
– Ты рассуждаешь логично, Цезарь! Но не проще ли в таком случае тебе не принимать участия в этой экспедиции, а направить осматривать крепости простых инженеров?
– Ты полагаешь, что жизнь инженера для Рима менее ценна, чем жизнь Цезаря? И простых людей можно бросить на произвол Фортуны без всякой охраны?
– Ах, прости, я высказался неудачно. Лишь хотел сказать, что инженер, даже если он римский гражданин, не покажется варварам столь лакомой добычей, как Цезарь. Смею напомнить, что и Сирия, и Месопотамия наводнены лазутчиками варваров. Уже около сотни схвачены. Но тысячи гуляют на свободе.
Префект понял, что его речь произвела впечатление на Цезаря: тот хмуро смотрел на драгоценную мозаику и на скулах его играли желваки.
– С другой стороны, подобная охрана инженеров будет истолкована превратно, – сказал Элий, – в то время как охрана Цезаря в триста человек может показаться чрезмерной, но вполне законной. А на востоке, особенно в Месопотамии, к присутствию римлян всегда относились настороженно.
– Как мудро! – Гай Гомер быстро сообразил, что пытаться переубедить Элия бесполезно, потому что решение принимал не Цезарь, и не Цезарю его отменять. – Думаю, что ты, Цезарь, сам придумал столь ловкий ход?
Элий только улыбнулся в ответ.
Кто бы мог подумать, что ему придется находить оправдания приказам Руфина. Возможно, Гаю Гомеру поверил, что в случае нападения варваров три центурии преторианцев могут спасти Цезаря. На самом деле триста человек спасут лишь репутацию Руфина. Никто не посмеет упрекнуть императора, что Цезаря отправили в опасное путешествие без должной охраны.
Но даже Руфин, не говоря уже о префекте Антиохии, не знает, куда и зачем идет Цезарь со своей охраной.
Юний Вер гулял по ночному Риму. Часы на старинном здании Регии пробили полночь. Подсвеченные прожекторами храмы чередовались со сверкающими огнями витринами. Бесчисленные статуи государственных мужей венчали мраморные колонны и гранитные цоколи. «Построил базилику…» «Одержал победу…» – кажется, этого уже достаточно, чтобы навсегда остаться в памяти народной. Римляне обожают тех, кто для них строит и побеждает.
Шерстяная туника и легкий плащ – не слишком подходящая одежда для января. Но в этом году теплый западный ветер фавоний начал дуть на месяц раньше. Весна началась посредине зимы.
Кондитерская на углу все еще была открыта. Римляне часто заходят в поздний час за сладостями и фруктами на десерт. Веру захотелось купить пирожные – с недавних пор он сделался сладкоежкой. Он и сам замечал, что ведет себя как ребенок: любит подурачиться, поиграть, продемонстрировать свою мощь, но устает от долгих усилий. Вот и сейчас ему хочется взмыть в небо и парить над Римом, но он сдерживается, откладывая удовольствие на время перед рассветом. И как ребенок, новый Вер задает тысячи и тысячи вопросов, на которые ему никто не даст ответа.
Вер купил десяток пирожных. Хозяин перевязал коробку розовой лентой.
– Для милой девицы? – Хозяин подмигнул.
– Для меня, – улыбнулся гладиатор.
Выйдя из кондитерской, Вер понял, что его ждут. Фигура в темном плаще выделалась на фоне стены. Под капюшоном не разглядеть лица. Вер не медля направился к незнакомцу. В воздухе, видимые только Веру, мелькали тени: его летучая когорта парила рядом, не видимая для людского глаза. Но незнакомец заметил бойцов «Нереиды», и недоуменно покачал головой:
– Неужели ты меня боишься, Вер?
Неизвестный откинул со лба капюшон, в отсвете уличного фонаря блеснул золотой шлем с крылышками. Бог Меркурий ожидал гладиатора.
– Что надо? – спросил Вер не слишком любезно.
– Мне лично ничего, – отозвался Меркурий. – Ты по доброй воле я занимаюсь лишь кредитно- финансовыми операциями. Меня прислали из Небесного Дворца. За тобой. Твой папаша думал сначала тебя уничтожить, но потом сменил гнев на милость и пригласил в гости.
– Зачем?
– Дурацкий вопрос. Хочет поглядеть на очередного прижитого на стороне сынка, – Меркурий подмигнул точь-в-точь как тогда, когда летели они за Кельнским экспрессом. – У тебя есть неоценимое преимущество, братец. Ты молод в отличие от прочих обитателей Небесного дворца. Ты прошел метаморфозу. Знаешь, этим ребятам наверху не терпится узнать, что получится, если бог пройдет метаморфозу. Обновление? Омоложение? Кем он станет? Новым богом? Или простым смертным? Оказывается, боги стареют потихоньку. Старые боги – это некрасиво. Подрывает авторитет. Боги должны быть вечно молоды – вот главное условие могущества. Олимпийцам не хочется терять власть. Значит, им нужно омолодиться.
– А ты зол на язык.
– Учусь у своего друга Мома.
– Значит, я – бог? Какой именно? Ведь каждый бог, как и человек – личность?
– Еще не догадался? Ладно, подскажу. Ты – бог разума Логос. Тот, которого ждали столько лет. Бог разума положит конец могуществу Юпитера и свергнет старика, – Меркурий говорил об этом весело, будто рассказывал занятную историю.
Вер пожал плечами:
– Я никого не собираюсь свергать.
– Ладно, хватит притворяться. Посуди сам: твою матушку держали в колодце, в плену, но она сбежала. Тогда боги придумали ловушку для тебя. Позволили Иэре передать тебе кувшин амброзии. Выпей ты каплю, и был бы в колодце, вечным пленником вместо матери. Но ты отдал дар богов легионерам, и они, обезумев, дружно утопились в колодце. Ты не исполнил замысел богов. Более того, ты повернул ход событий по- своему. Амброзию тебе все же подсунули, и в колодце ты тоже оказался. С опозданием на двадцать лет. Я, кстати, был против трюка с колодцем.
– Почему?
– У тебя был опекун среди людей. В плену ты мог очутиться только на время. Лишь для того, что переродиться и получить в свое распоряжение бессмертную когорту. Интересная получается штучка. Боги над тобой не властны. Они задумывают одно – ты совершаешь другое. Только Логос способен на это. Чем ты занят сейчас?
– Просто живу. Наслаждаюсь процессом. Хочешь пирожное, Меркурий? Нет? А я съем. – Вер развязался ленту и выбрал трубочку с кремом. – Я научился чувствовать, как человек. А это значит не так уж мало. Боги не умеют чувствовать. У них есть уязвленная гордость, ненависть, зависть. А вот с милосердием у небожителей туго. Боги убивают, не задумываясь; и казнят, не испытывая сомнений и жалости. – Вер слизнул с пальцев остатки крема и взялся за миндальное кольцо. – Если они к кому и привязаны, то лишь к собственным отпрыскам – тут пробуждается некое подобие любви. Среди людей сплошь и рядом можно встретить добрую душу, так люди вообразили, что боги тоже добры, и потихоньку начали в это верить. Год за годом все сильнее. Наверное, они поверят даже в твою доброту, Меркурий.
– Где ж ты нашел, этих добряков? Неужели император Тиберий был добр? Или Калигула? Ну, а добрее
