колонистов. Если не будешь брюзжать, приставать, а чаевые дашь сносные, мы с тобой поладим. Так куда мы идем сегодня утром? Хочешь посетить “Палаццо Венеция”? Покататься на гондоле? Если ты патриций, у тебя хватит кредов, чтобы покататься на гондоле.
– Пойдем в аквапарк, – решил Корвин. Он, в самом деле, еще не придумал для себя программу отдыха. Только решил, что должен побывать в аквапарке. Просто потому, что его отец был в аквапарке, и теперь юноша наяву хотел испробовать, что это такое.
– Пожалуйста. Обожаю аквапарк. Когда за тобой зайти?
– Через два часа. – Он запнулся, но тут же осмелел. – Или, может, позавтракаем вместе?
– Сегодня – нет. Я должна составить карту для тебя и смету. Работа – в первую очередь, завтрак – потом. Иначе завтракать будет нечем – в прямом смысле слова. А вот обедом можешь меня угостить.
– Как тебя зовут?
– Верджи. А ты – Корвин?
– Марк Валерий Корвин, – преставился он полным именем, однако не стал уточнять, что он – следователь по особо важным делам.
Впрочем, если его гид хоть немного в курсе лацийских дел – она и так должна знать, кто он такой. Но, услышав его имя, Верджи не выразила никаких эмоций.
– Тогда встретимся через два часа. – Девушка постучала пальчиком по его груди. – И не забудь, Марк Валерий Корвин, что я только гид, а девочки на ночь – это из Мулен Руж!
– Я говорю, мне это удалось! – фраза, сказанная за соседним столиком слишком громко, заставила Марка очнуться от раздумий. – Векторы надо брать только у Тимми. У него – самые хорошие! Понял?! А?!
Корвин не подал виду, что разговор его заинтересовал. Он продолжал отправлять в рот одну за другой ложечки с мороженым из прозрачной вазочки и делал вид, что до троих парней за соседним столиком, уставленным бутылками и пустыми тарелками, ему дела нет.
– Ерунда. Все это жалкие подделки, хоть у Тимми бери, хоть у кого другого, – возразил второй парень. Этот если судить по хриплому, простуженному голосу и обветренной коже, вряд ли он родился и вырос на Лации. Скорее, он с какой-нибудь суровой колонии – с Психеи или даже Петры.
– А я говорю, что очутился на берегу. Захлебываясь в пене прибоя, – опять повысил голос первый – парень лет тридцати, загорелый и светловолосый. Лицо – смутно-знакомое. Однако Марк был уверен, что лично он с этим человеком никогда прежде не встречался.
– А если бы тебя зашвырнуло в открытый Океан? Или в кратер вулкана? – насмешливо спросил хрипатый.
О чем они говорят? Пока не удавалось ухватить суть разговора.
– Сегодня снова пойду в Пирамиду и все проверю! – опять на весь зал объявил блондин.
– Тише, – шикнул третий парень, прежде молчавший. – Все это плохо пахнет, уверяю вас. Это не нулевки. Обман. Имитация. Гипноз. Уж не знаю что. Только психи пользуются векторами.
Ого! Неужели на Лации и его колониях есть тайны, недоступные префекту по особо важным делам Корвину? Следователю, который знает во всех деталях подробности громких преступлений за последние несколько сотен лет? Или в Пирамиде нет ничего преступного? Тайна без преступления? Разве бывает такое?
Юношу разбирало любопытство.
– Я найду проводника, – объявил человек, который вчера так странно веселился в Пирамиде. – Есть такие, кто умеет рассчитывать вплоть до нескольких метров. Я найду.
– Ты обещаешь это уже третий день, Минни, – загоготал обладатель хриплого голоса. – Но дело в том, что здешние проводники – не идиоты. Никто из них не захочет сесть с тобой на вектор. Так это, кажется, у них называется?
“Минни”. Это имя или, вернее, прозвище, тут же вызвало в памяти Корвина яркую картину.
Желтовато-серая степь, редкие кустики серой мертвой травы и медленно бредущие сгорбленные фигуры. Изорванная в клочья одежда, пропитанные потом повязки на головах. С лиц и рук струпьями сползает обгорелая кожа. У двоих или троих висят тощие котомки за плечами, у остальных при себе только фляги с водой. Вездеход, в котором сидит Марк и с ним еще двое – сержант и рядовой, нагоняет идущих. Разумеется, в джипе не Марк лично, а его дед, префект по особо важным делам (юный Корвин уже давно научился различать, чьи воспоминания всплывают внезапно в его мозгу).
– Останови, – приказывает префект сержанту за рулем.
Вездеход замирает.
– Минни! – окликает Корвин бредущего впереди худого, одетого в лохмотья человека.
Тот не оборачивается, напротив, ускоряет шаг, напрасно пытаясь затеряться среди двух десятков путников. Ноги плохо его держат, он постоянно спотыкается, “загребает” ботинками песок.
– Минуций Руф! Вы арестованы! – выкрикивает префект.
Человек в лохмотьях бросается вперед, но тут же спотыкается и падает. Хочет подняться, но не может, снова оседает на песок. Префект выпрыгивает из вездехода и направляется к Минни. Тот не двигается, продолжая лежать в нелепой позе – одна рука зарылась в грязные лохмотья, вторая откинута в сторону, пальцы скребут серые ломкие стебельки умершей травы.
– Минуций Руф!
Беглец медленно переворачивается на спину. В живот префекту смотрит черный ствол бластера.
– Глупо, – пожимает плечами служитель закона. – Если пошевелишься, мой сержант разнесет тебе голову.
– Я убью тебя прежде. Пес, вечно идущий по следу, ты сдохнешь и не оставишь потомства. А мне все равно смерть.
– Тебя ждет трибунал. И – скорее всего – направление на космическую базу. Это шанс остаться в живых, Минни. Поверь, я – твой друг, и не желаю тебе зла.
– Я же сказал, смерть. – Окиданные болячками губы Минни пытаются изобразить улыбку. Руку с бластером он опускает, но не делает даже попытки подняться, продолжает лежать на песке. – Почему ты никогда не чувствуешь себя убийцей, Корвин?
– Я всего лишь следователь. А ты – дезертир.
Другие путники не обращают внимания на их перебранку. Они бредут, как автоматы, торопясь перевалить за гребень холма. Через несколько минут они скроются из виду.
– Я не дезертир, – хрипит Минни. – Я не покидал базу, клянусь Лацием. Меня оттуда просто выбросило. Ты слышал о катапультах? Я решил их опробовать, и меня унесло не туда.
– Ты все расскажешь судьям трибунала. Отдай мне оружие. – Префект протягивает руку.
– Не-ет… – Лицо Минни искажается, рот кривится.
– Послушай…
Беглец вновь вскидывает руку с бластером. Но нажать на кнопку разрядника ему не успеть – голова лопается, брызжет красным, на префекта летят ошметки мозга и клочья кожи, – сержант пользуется старым проверенным стрелковым оружием. Несколько секунд Марк стоит неподвижно, потом пытается стереть с лица брызги. Наклоняется, вынимает из пальцев убитого бластер. Батарея на нуле. Минни не мог застрелить из этой штуковины даже воробья. Можно было его не убивать.
Всплывшая в памяти картинка исчезла. Интересно, если бы кто-то назвал по имени Корвина, какая бы сцена вспыхнула в памяти нынешнего патриция Минуция Руфа? Сидящий сейчас за столиком Минни никак не мог помнить смерть деда: зачатие всегда предшествует смерти. Но помнит – памятью отца-патриция – презрение окружающих и молчаливый бойкот, долгие годы обструкции, проклятие семьи, клеймо дезертира, унаследованное внуком. Позор патриция – вечный позор, его можно смыть только кровью.
Марк поднялся и неспешно вышел из залы. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь в этот момент назвал его по имени.
“Только не оборачивайся! Ради всех звезд Галактики – не оборачивайся”, – твердил он сам себе.
И не обернулся. Только увидел в большом зеркале, висящем у входа, как Минуций Руф сверлит взглядом ему спину.
Неужели узнал?
