злилась на себя и на других.
– Не надо спорить о козлиной шерсти [14], – фыркнула Хлоя.
– Маргарита, ты в самом деле так глупа или только притворяешься? – спросила Туллия.
Девушка обиделась и вскочила.
– Ляг, – приказал Постум. – Я не разрешал тебе уходить.
Девушка поколебалась, но нехотя подчинилась.
– Как я погляжу, Философ умнее тебя. Он, по-моему, начал кое-что понимать. Хотя до него очень долго доходит. Добродетель мешает ему думать. Так, Философ?
Философ пригубил вино. Помолчал.
– Я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь, Август. Но боюсь в это поверить.
– Боишься, – повторил задумчиво Август. – Но ты бы хотел в это поверить, не так ли?
– Да, больше всего на свете.
– Представь, Философ, невозможное иногда сбывается.
Тем временем между ложами просунулась огромная серо-зеленая голова. Она поднялась повыше, с наглой ухмылкой оглядела присутствующих и облизнулась.
– Меня, как всегда, забыли позвать, – пробурчал Гет и заглотил разом жареного цыпленка – Хлоя как раз принесла с кухни поднос с горячим. – С утра не евши – и никакой благодарности.
– Тебя нельзя звать к началу обеда, – отвечал Постум. – Иначе все остальные уйдут из-за стола голодными.
– Так закажи побольше жратвы. Нельзя экономить на друзьях, император.
Гет ухватил хвостом серебряную чашу и осушил залпом.
– Фалерн… м-м-м… Обожаю. Когда ты умрешь, Август, я буду вспоминать со слезами на глазах эти пирушки.
– Ты собираешься меня пережить, старая скотина?
– Конечно, ведь гении бессмертны. А ты хоть и император, но не гений.
– Я на четверть гений.
– Этого слишком мало для бессмертия. Так, несколько строчек в учебнике истории могут остаться. Но не больше.
Гений потянулся за ветчиной. Но Крот успел выхватить прямо из-под носа змея кусок и целиком запихал в рот.
– Так нечестно! – обиделся Гет. – Он пользуется тем, что у него есть руки! А у меня один-единственный хвост. Хлоя, милочка, передай мне вон тот окорок, запеченный в тесте с лавровым листом и фигами по рецепту Апиция. Бедняга Апиций, он покончил с собой, когда не смог пировать так роскошно, как прежде.
Философ давно заметил, что на пирушке нет слуг. Если надо было подать новое блюдо или наполнить чаши вином, кто-нибудь из девушек вставал, брал из соседей комнаты принесенные яства и обносил гостей. Иногда Крот или Гепом им помогали.
– И венок! – крикнул вдогонку Гет. – Непременно из фиалок. Он мне больше всего к лицу.
И Хлоя надела на него венок.
Маргарита полагала, что станет свидетельницей одной из тех безобразных оргий, о которых болтал Рим. Вместо этого она очутилась на вполне пристойной молодежной пирушке, где пили не так уж и много, причем вино было разбавлено, а пределом непристойности были мимолетные поцелуи в губы. Запах дорогих вин смешивался с запахом цветов и ароматом горящего масла и благовоний. В сиреневом теплом воздухе триклиния время остановилось, хотя старинный хронометр на стене продолжал прилежно отсчитывать минуты. Как ни странно, но Маргариту это злило. Ей хотелось разразиться обличительной речью. Тем более что рядом был Философ, и она чувствовала себя под его защитой. Но повода не было. Порой император бросал на свою пленницу-гостью насмешливые взгляды, как будто ожидал от нее этой неуместной речи. Маргарита понимала, что ее обвинения прозвучат нелепо в обстановке совершенно неподходящей. Но ей нестерпимо хотелось высказаться.
– Какой тебе венок, Маргарита? Фиалки? Розы? – спросил Постум.
– Попроси у него нитку жемчуга… – шепнула Хлоя. – Он оценит игру слов.
– Эти черные розы, верно, символ… – произнесла Маргарита, страшно волнуясь. – Символ того, как ты запятнал себя, Август.
Постум наигранно поднял брови:
– Чем же я запятнал себя? Или она полагает, что пятно спермы на тунике нельзя отмыть?
– Темен твой союз с Бенитом.
– Что она понимает под союзом с Бенитом? – поинтересовался Гепом.
– Не знаю. Бенит спит только с женщинами. Меня он никогда не домогался. Так что никакого союза не было.
Маргарита чувствовала, что должна замолчать, но не могла остановиться.
– Ты утверждаешь законы.
– Только после того, как их примет сенат. Воля сената для меня священна. Если сенат против, я ничего не подписываю. Так что претензии не ко мне. Предложи сенату всем составом подать в отставку. Возможно, они прислушаются к твоему мнению, устыдятся, прослезятся и попросят у римского народа прощение.
Все принялись хохотать. Все, кроме Философа. Туллия свалилась бы с ложа, если б император ее не поддержал.
– Ладно, вам, ребята, издеваться над человеком, – попыталась утихомирить их Хлоя.
– Раньше юноши и девушки приходили на Авентин к подножию статуи Свободы и произносили там обвинительные речи. Но теперь им некуда идти. – Философ старался говорить серьезно, но и он не смог удержаться от улыбки.
– Сенаторы… устыдятся… – хрюкала от смеха Туллия. – Стыд… Каков он у них… И где… спрятан… – попискивала она между приступами смеха. – Стоит поискать… Но стыд сенаторов куда меньше их высохших фаллосов.
Маргарита одарила Туллию полным ненависти взглядом.
– Кстати, почему я слушаю ее поучения и не злюсь? – поинтересовался Постум.
– Потому что у нее восхитительная грудь и еще более восхитительная попка, – предположил Кумий, к которому наконец вернулось его всегдашнее остроумие.
– Да, попка очень даже ничего, – согласился Постум. – А грудь так себе. Но какие ее годы. Все еще впереди. Однако на сенаторов и эти доводы могут произвести впечатление!
– Жаль, что вы не понимаете, как все вокруг мерзко, гадко… Что нельзя жить в дерьме, – прошептала Маргарита, давясь слезами.
– По-моему, окорок очень даже хорош, – хмыкнул Гет. – А жареный каплун еще лучше. Девочка моя, не стоит смотреть на жизнь так мрачно, поверь старому гению.
– Не надо издеваться надо мной!
– Никто над тобой не издевается, к тебе очень даже хорошо относятся, – пожал плечами Гепом. – Все едят. И пьют. Тебе не нравится наш стол?
– Может, она влюблена? – предположила Хлоя. – Тогда понятно, почему все ей не в радость.
– В кого? – живо поинтересовалась Туллия и приподнялась – будто змея сделала боевую стойку: уж не на Постума ли положила взгляд Маргарита?
– Тут ответ может быть только один: в нашей компании она может влюбиться только в Философа, – поспешил успокоить свою «сестричку» император. Но подозрения Туллии не рассеял.
– Я хочу уйти, – прошептала Маргарита. – Понимаю, я здесь лишняя и порчу вашу пирушку.
– Это точно, – поддакнула Туллия. – Такие люди всюду лишние. И все портят. И не гляди, детка, на меня как гетера на импотента, все равно удовлетворить все прихоти такого любовника, как Постум, ты не сможешь.
Император смотрел на Маргариту и улыбался. Их глаза встретились. И Маргарита не могла отвести взгляда. У него были серые удлиненной формы глаза – почти такие же, как у Философа. Только еще в этом взгляде была властность. Он как будто приказывал: «Люби меня, повинуйся мне!» Тот, кто встретил его взгляд, не в силах был отказать. И Маргарита не могла…
