Все дороги ведут в Рим

Маргарите вдруг захотелось вернуться назад в триклиний и поблагодарить императора. И извиниться, и…

Но что-то мешало. Гордость или… Или может быть взгляд Туллии?

Маргарита не вернулась.

VIII

Порция так и не встретила Понтия в тот день. Надо сказать, что о встрече с ним они и не договаривались. Но в Колизее Порция случайно заметила девушку из новой очень странной компании сына. Порция видела их несколько раз: черноволосую экстравагантную особу лет двадцати и еще каких-то ничем не примечательных юнцов. Что делает в этой компании сорокалетний Понтий, Порция понять не могла. А Понтий не спешил отвечать на ее вопросы. Любой разговор тут же превращался в ссору, в ответ на самый деликатный вопрос – взрыв эмоций и поток обвинений.

Она не понимала, что происходит. Ее мальчик мог бы сделать неплохую карьеру, учитывая положение Порции. Она стояла достаточно близко к Бениту, чтобы помочь ему получить должность квестора или даже претора. Сколько раз она говорила ему об этом! Но он пропускал ее слова мимо ушей. Теперь он водится с какими-то молокососами, пьет и живет неизвестно на что. И чуть что, орет: «Плевать на твоих фекальных квесторов!» Ведет себя так, будто ему все еще двадцать. Дождется, что его вышлют за сотый милеарий.

Весь вечер Порция думала о сыне. Но какими-то урывками. Потому что каждый раз возвращалась к встрече в Колизее. Да, это он. Она узнала, хотя он сильно изменился. И он назвал ее по имени, не пытался торопливо пройти мимо, прикрыть лицо. Ее почти радовало то, что они не разминулись, что он назвал ее по имени. Почему они не могут помириться? Да, почему? Надо сообщить об этой встрече Бениту. Сообщить? Нет, не надо. Это совершенно ни к чему. Порция ничего не будет делать. Как только она начинает действовать, непременно совершает подлость, и сама не может понять – почему. Сила слабых – это подлость. Порция была слабой, предназначенной для тихого семейного бытия, женщиной. Если уж за что и биться, то за любимого, за себя, за ребенка – не за идею. Все идеи ей были безразличны. Но почему-то она очутилась в гуще событий. Может, потому, что Бенит не безразличен ей. И Элий не безразличен. Но Элий отверг ее. Да, Элий отверг…

Она на мгновение закрыла глаза. И вновь очутилась в Колизее. Он протягивал ей папку, а она смотрела на него и не могла сдвинуться с места.

«Рад видеть тебя, Порция», – звучал в ушах его голос.

Нет, она не будет говорить об этой встрече Бениту. Она никому ни о чем не будет говорить.

Глава V Игры Постума против Философа

«Вчера император Постум Август сражался на арене. Аналогии напрашиваются сами собой. И хотя за тысячу лет отношение к гладиаторам сильно изменилось и теперь это слово не является синонимом бандита, все же появление императора на арене бросает тень на Империю».

«Акта диурна», 7-й день до Ид апреля [15]

I

Еще пять дней назад Марк как будто неплохо себя чувствовал. Норма вопреки всякой логике, вопреки опыту вдруг яростно уверовала в чудо. Погода стояла удивительная – небеса бездонные. Облака медленно плыли послушными стадами белых овец. Посаженные на склонах гор деревца принялись хорошо. Кто знает, может, Крит станет лет через сто таким, каким был прежде – покрытым лесами и…

Марк улыбался и говорил, что такого неба он никогда не видел прежде. Только лицо у него было белым, как снег, белее простыней. Белее белых роз в вазе на столе. А потом Марк перестал есть. Он не мог пошевелиться, даже открыть глаза было трудно. Даже шевельнуть посеревшими губами – и то не мог. Однако утром последнего дня вдруг встрепенулся, и даже пробовал поймать бабочку, что вилась над цветами. Не получилось. Норма хотела ему помочь. Но он ее остановил.

– Не надо… пусть летит… это я… – что «я» – не договорил.

Рядом с вазой стояла клепсидра [16]. Вода давным-давно перетекла из одной половины в другую, но Норма не переворачивала старинные часы. И так все время давно вышло. То, что сейчас, – было сверх отпущенного.

Если бы она осталась в Риме… О, если бы она сейчас была в Риме! В Риме есть лекарства и клиника, она бы вылечила своего мальчика. Но их не пускали в Рим. Платой за несгибаемость явилась жизнь ее Марка. За принципы, за надменность, за убеждения. Стоят ли убеждения жизни единственного ребенка? Да Норма и не собиралась приносить такую жертву. Уверенность в неуязвимости Марка ее подвела. Она считала, что родила существо, которому не страшны Z-лучи, и вообще ничто на свете не может уязвить. Ошиблась. Норма родила простого ребенка. И Z-лучи его убили. Марк расплачивается за ее просчеты и за ее фантазии, только и всего. Она пыталась увидеть сверхъестественное там, где было самое простое – обычная жизнь, обычный малыш. Обычное принять и понять бывает труднее всего. Все мечтают о сверхъестественном. Ищут знамения там, где их нет. Дождь, и внезапный снег, засуха, – все можно истолковать как знаки. Но можно увидеть только ДОЖДЬ. СНЕГ. ЗАСУХУ. И засуха – это не черная худая лошадь с облезлым хвостом – дэв Апаоши, дерущийся с белым конем Тиштрия за право дождей пролиться на землю. В юности Норма увлекалась зороастризмом, но вскоре это увлечение прошло. Проповедь превосходства зороастрийцев над всем остальным человечеством была привлекательной для многих, но не для Нормы Галликан. Так что засуха в этом году – это всего лишь антициклон, зависший неподвижно над Внутренним морем. В таком мире страшно жить – страшно до боли во всем теле, до расщепления позвоночного столба, до иссушения мозга, до… нет, пусть лучше будет дэв в виде облезлой черной лошади, пусть он сражается с белым прекрасным конем. Так понятней, так проще, и так – почти не страшно, ибо все зависит от дэвов, и почти ничего – от тебя. Как принять ответственность за хрупкий голубой шарик и не сойти при этом с ума. Легче поверить в дэва. Норма не может. Она погружается в тайны этого мира, как в черную бездну. Мир слишком сложен – это его главный недостаток. А все попытки упростить – лишь краткоживущие схемы, пригодные на несколько лет или веков. Остается одно: закусить губу, подавить страх и перестать выдумывать дэвов.

Пурпурная бабочка вновь вернулась. Закружилась над цветами, потом села на руку Марку.

– Это я… – сказал ее мальчик одними губами – … и она бессмертна.

Пурпурная бабочка улетела, яркое пятнышко огня заметалось среди цветов сада и исчезло.

– Психея, – прошептал Марк.

А потом он заснул. И сон его плавно перешел в беспамятство. И он больше уже не проснулся. Норма сидела у его постели, держала его за руку и ощущала, как тепло медленно покидает тело.

II

Римляне считали, что Постум встает поздно, с трудом продирая глаза после очередной попойки. На самом деле юный император поднимался с рассветом. Из спальни он переходил в свой малый таблин. Все думали, что император еще спит, а он уже сидел за столом, просматривал свежий номер «Акты диурны», пил кофе и делал заметки на листке. Потом, просмотрев записи, сжигал листок. Так что утром Местрий Плутарх всякий раз находил на серебряном подносе пепел. Вместе с «Актой диурной» приносился шифрованный листок из Целия. Сегодня в нем было сообщение об активности монголов и предполагаемом наступлении на Готское царство. Царь Готии Книва просил помощи. Двадцать лет Книва ждал этого нападения, и все же оно оказалось для него полной неожиданностью. Однако у Рима не было договора с Готией, и Бенит не хотел его сейчас заключать. Легион он, конечно, пошлет. Но не более. К тому же префект претория находился в плену и, как сообщал Целий, был уже переправлен в Альбион. К счастью, Блез так глуп, что не сможет сообщить противнику ничего ценного. И все, что может сделать Лондиний, досаждая Риму, это держать префекта у себя. Ну и пусть держат. Так лучше. Не так сложно назначить нового командующего гвардией. Хуже Блеза все равно не найти.

«Гней Рутилий», – написал император на листке. И рядом поставил еще несколько букв. И несколько вопросов. Потом сжег и этот листок.

Постум знал, что доклады Целия поступают к нему на стол целиком. А к Бениту – в урезанном виде. Целий набивался в союзники. Но в союзники тайные. К примеру, доклад о философах, которые мечтают превратить Рим в идеальное государство Платона, поступил только к императору. Философов пока двое. Им что-то около двадцати, оба – темного происхождения. Девушка и юноша. Береника и Серторий. Август взял чистый листок, но ничего больше не написал. Долго сидел, задумавшись.

Кто обычно спал до полудня, так это Бенитов сынок. Однако в то утро и он поднялся рано. А может, и