Игры Угея против Чингисхана
«Войска варваров уже окружили Танаис. Город долго не продержится. Все римские граждане срочно эвакуированы. Да здравствует ВОЖДЬ!»
Повелитель Вселенной завоевал еще одно царство, погрязшее в роскоши и заслужившее того, чтобы быть уничтоженным. Готия пала, стоило Ослепительному протянуть к ней свою мощную длань. Еще один шаг, чтобы дойти до края Ойкумены.
Но и этот шаг оказался слишком утомительным для престарелого Чингисхана. На другой день после того как Книва пал в его шатре ниц, Ослепительный заболел. Теперь он болел чаще прежнего. Но он не собирался умирать. Как он мог умереть? Он только что взял себе новую наложницу. Юную красавицу четырнадцати лет с очень белым лицом и неподвижными широко распахнутыми миндалевидными глазами. Черные глаза ее всегда влажно блестели, а на щеках горел нежный румянец – будто кровь пролилась на снег. Чингисхан только что захватил новые земли и огромную добычу. Но ведь это только проба сил. Скоро монголы явятся со всей своей мощью. Вот тогда… Тогда Ослепительный дойдет до самого Последнего моря.
Но для этого он должен стать бессмертным. Чтобы повелевать мировой империей, надо жить вечно. Потому что ни одному смертному не хватит времени осуществить все великое на своем пути. Человеческая жизнь коротка для божественных дел. Издалека, из Тибета, привезли к Ослепительному странного человека. Его звали Угей, и о нем шел слух, что он может сделать бренное человеческое тело неуязвимым для оружия и болезней. Мудрец Угей спустился из подоблачных высот, ушел от своих гор, покрытых сверкающими льдами, ушел из монастыря с красными стенами и с золотыми куполами, от молитвенных барабанов и молитвенных флагов, чтобы окунуться в шум и суету передвижной столицы Повелителя Вселенной. Чиновники и купцы, паломники, тайные агенты, китайские артиллеристы, артисты и послы образовывали вокруг Ослепительного непрерывный шевелящийся рой. Повелитель Вселенной подчинял себе тысячи, миллионы жизней. Не просто подчинял – забирал себе. Как дань, как золото и серебро. Вестники в Киеве и Москве, Северной Пальмире, Риме и Лондинии обвиняли этого уроженца пустынь в жестокости. Какая глупость! Разве человек, давя муравья, считает себя жестоким? Муравей мешает ему, и значит, будет раздавлен. Жизни, которые забирал Ослепительный, были всего лишь жизнями муравьев.
Гость не встал на колени, не коснулся лбом земли, потому что – так он сказал – освобожден от этого ритуала, и Ослепительный позволил ему просто стоять перед ним во время приема. Несколько минут они смотрели друг на друга. Угей видел перед собой старца с темным изрезанным морщинами лицом, с желтыми круглыми глазами, похожими на глаза большой полосатой кошки джунглей. В своей юрте, внутри красной, как кровь, он сидел на золотом троне, покрытом шкурой белой кобылицы. Но чтобы подняться, ему нужно было опираться на плечи своих нукеров. Ноги его почти что не держали.
А мудрец, явившийся с Тибета, был еще совсем не стар – человек в расцвете сил в длинных шафрановых одеждах. И внешне не походил на мудреца. Волосы его лишь тронула седина. Смуглое гладкое лицо, а глаза веселые, сумасшедшие.
– Другие повелители звали тебя, но ты не пришел. Я позвал, и ты явился, – сказал Чингисхан.
– Такова была воля Неба.
– Хочешь меня о чем-нибудь спросить? – спросил Чингисхан.
– Хотел лишь узнать, почему ты решил взорвать урановую бомбу?
– Монголам никто не может нанести ответный удар. У нас нет городов, которые можно разрушить. Нас слишком много, чтобы смерть сотен или тысяч из нас могла что-то значить. Мы неуязвимы, и значит, можем сокрушить других. Когда я стану бессмертным, мир покорится мне окончательно. Вот первое условие владения миром: тот, кто первым обретет бессмертие, тот обретет весь мир.
– Ты хочешь тем самым прекратить войны?
– Нет, мне будет скучно, если войны прекратятся. Но монголы говорят, что не может быть двух медведей в одной берлоге.
Посланец Тибета открыл перед Чингисханом ларец. На дне лежал черный лоскут и слегка шевелился.
– Что это? – спросил Чингисхан.
– Бессмертие, – отвечал Угей, – это форма бессмертия. Желаешь его отведать?
Владыка мира смотрел на дерзкого мудреца желтыми глазами большой кошки джунглей.
– И
– Может. Но в человечьем обличье он начнет стареть. А в виде этой черной кляксы он не умрет никогда. Мы с ним большие друзья. Я нашел его во время своих странствий на дороге. И с тех пор мы не расстаемся. Мы вместе видели священную гору Кайлас, вместе бродили вокруг горных озер, где цветут синие и желтые маки, вместе купались в горячих источниках и вместе преодолевали заснеженные перевалы. Мы разговариваем обо всем. Когда я умру, я оставлю моего друга своим ученикам.
– Значит, ты не станешь бессмертным? – удивился Чингисхан.
– Нет, – покачал головой Угей. – Но я могу сделать бессмертным тебя.
Черная тряпка ухватилась за край ларца своими бахромками и выглянула. Именно выглянула: кошачьи глаза Ослепительного встретились с черными бусинками Бессмертного.
– Его нельзя убить? – спросил престарелый Повелитель Вселенной.
– Нет.
– А он чувствует боль?
– Разумеется. Как все мы.
– Глупо. Он бессмертный, и он чувствует боль. Ты не находишь, мудрец, что это нелепо?
Чингисхан выхватил кинжал и всадил его в черный лоскут, пригвождая Бессмертного к ларцу. Это был ответ Ослепительного на дерзость.
– И не смей вынимать кинжал. Это мой подарок. Пусть он пребудет всегда в ларце и в бессмертии.
Губы Ослепительного скривились. Возможно, он смеялся. Возможно, удар кинжала показался ему удачной шуткой.
– Ты глуп, Мудрец, – сказал Чингисхан. – Я знаю путь бессмертия. Я взял себе в жены юную девушку, прекрасную, как весна в землях Хорезма. Ее кожа – как белый снег, румянец – как кровь, пролитая на снегу. Каждая ночь с ней дает мне новые силы. Когда ее дар иссякнет, я найду себе новую красавицу.
Чингисхан сделал знак, и тибетский мудрец удалился вместе со своим ларцом.
Войска на захват Ойкумены поведет уже не сам Ослепительный, а его внук Бату. Но Чингисхан и Чингисиды – единое целое. Все победы все равно принадлежат Ослепительному. Его внуки – вот формула бессмертия. А мудрецам Чингисхан никогда не верил. Вся мудрость ученых старцев – обман. Когда с мудрецов сдирают кожу, они кричат громче простаков, ибо обижены на свою мудрость, которая забыла их предостеречь об опасности примитивной физической силы. Но умный правитель не должен убивать мудрецов без надобности. Пусть воображают, что говорят напрямую с Небом. Чем еще утешаться мудрецам? Разве что тем, что они служат великим правителям.
На другое утро Чингисхан сел в бронепоезд и направился в Каракорум по новой железнодорожной магистрали, пересекающей его огромный улус. Поезд был римского производства, изготовлен по специальному заказу несколько лет назад в Норике. Магистраль называли «Великий шелковый путь», и возвели ее за рекордные сроки военнопленные и строители из Хорезма. Поезд Ослепительного ехал медленно, останавливаясь на каждой станции. И на каждой станции Повелителя Вселенной встречали девушки в шелковых платьях с цветами и юноши в одинаковых синих чекменях и с плакатами: «Да здравствует наш великий Повелитель и Учитель Чингисхан». Повелитель не умел читать, но Елюй Чу-Цай, его верный советник, читал вслух надписи на плакатах.
Но зачем Повелителю Вселенной читать, если он дает миру законы. Он диктует – писцы пишут.
«Невнимательный часовой подлежит смерти».
«Тот, кто прячет беглеца, подлежит смерти».
«Воин, не по праву присваивающий добычу, подлежит смерти».
«Неспособный полководец подлежит смерти».
«Спасибо за самый лучший в мире закон», – прочел Елюй Чу-Цай надпись на очередном плакате.
