конце ее болезни, как ни старались это от него скрыть, когда осознал все значение этого события, когда понял, что был зачат другой ребенок, и притом в тот самый момент, когда его собственный сын агонизировал, умирая из-за пренебрежения матери к своему первейшему долгу, он ушел из запятнанного такой грязью дома.
Матильда пошевелилась, изменила положение, улегшись на бок. Что ей дает это бесконечное возвращение к несчастным событиям? Удастся ли ей когда-нибудь освободиться от этих навязчивых мыслей? Почему она должна покорно плестись за ними, как собака за своею блевотиной?
«Господи, сжалься над Филиппом, сжалься над Флори, да и над нами тоже!»
Она с тех дней не видела зятя. От Арно Матильда узнала, что тот отправился в Рим, где тщетно пытался получить у папы разрешение на аннулирование опозоренного брака, после чего жил в Италии, где рассчитывал обрести покой, которого, видимо, так и не нашел, поскольку в начале 1248 года вернулся во Францию, чтобы, как многие другие, стать крестоносцем и отправиться вместе с королем в Страну Обетованную.
Как стало известно из редких писем, шедших очень долго, которые отправившийся туда же вместе с ним Арно им присылал, Филипп принимал участие в военных действиях отнюдь не как зритель. С храбростью, которой за ним раньше не знали, он сражался в Дамьетте, потом в Мансурахе, выказав в боях неукротимую энергию человека, далекого от того, чтобы бояться смерти, готового биться с нею, как с диким зверем. Малейшая схватка была ему желанна, лишь бы давала ему шанс найти смерть. Если Бог не пожелал, чтобы он закончил свое тяжкое существование так далеко от родины, то это его стремление заметил король. Рыцарь-латник на поле битвы, он последовал за королем в плен, а вернувшись с ним вместе оттуда, жил в Сен-Жан-д-Акре сотрапезником Людовика IX, как товарищ по оружию, оставаясь притом и одним из его постоянных поэтов.
В своих последних письмах, приходивших с большими перерывами в Париж, Арно больше ничего не писал о своем зяте. Упоминал лишь как-то о путешествии, которое он должен был совершить в Египет с дипломатической миссией, о целях которой он умолчал. Чтобы прояснить это, нужно было дождаться возвращения обоих. Ходили слухи, что после смерти в ноябре королевы-матери Бланш Кастильской, регентши королевства на время отсутствия сына, король намеревался вернуться во Францию вместе с армией следующей весной или же летом.
Матильда перевернулась на другой бок. Как долго приходилось ей мучиться, прежде чем заснуть! Не плотскими мечтами, волновавшими ее теперь лишь время от времени, объяснялась ее бессонница, а заботами, которые уже много лет вызывали у нее полные опасности судьбы детей; слишком уж часто они напоминали о себе, воруя часы сна.
Итак, завтра она отправляется к Флори.
После болезни, которая вполне могла привести ее к смерти, после поставившего все под вопрос выкидыша молодая женщина, которую вырвали из рук смерти единственно заботы тетки, не чувствовала в себе сия оставаться в Париже. Отец, братья отказались от нее, муж от нее бежал, тетя Берод, к тому же умершая вскоре после этого, ходила с таким удрученным лицом, что оно было для нее еще одним упреком. Слова, произносившиеся Флори в часы бреда, подслушивали и собирали служанки, сплетничали, и в конце концов из них была построена целая городская башня, где ее осуждали и выносили ей приговор без всякого снисхождения. Ее отвергали семья, друзья, решительно все. Ее избегала даже Алиса. О Гийоме, разбившем в одну ночь несколько жизней и уехавшем далеко из Парижа, о Гийоме, виновном во всем свыше всякой меры, она ничего не хотела знать, ничего от него не ждала и отказывалась говорить о нем.
В ее шестнадцать лет Париж с его несбывшимися обещаниями оставался не больше чем городом, населенным тенями, где все напоминало ей о разрушенном счастье и о бесконечном бесчестье и говорило о не обещавшем ничего, кроме пустоты, будущем.
Своей матери, не скрывавшей своего негодования, боли, осуждения, но тем не менее не отказавшейся от нее, как другие, ей, достаточно любившей дочь, вместе с одной лишь Шарлоттой, в самом страшном из несчастий, она, постепенно выздоравливая, поведала о своем желании укрыться ото всех поблизости к Кларанс, в Пуатье, где будущая служительница церкви, единственная не обвинявшая ее, проходила испытательный срок.
Проведя несколько месяцев во мраке этого знаменитого в Пуатье монастыря, где молитва и полное взаимопонимание их очень сблизили, сестры возвратились в Тур. Кларанс дала здесь свои обеты. Чтобы не расставаться с нею, Флори решила приобрести недалеко от города, взяв деньги из своего приданого, остальная часть которого приносила ей доход, которым она жила, дом близ деревни Вансэй.
Притулившееся на опушке леса Брешнэй и окруженное садом, росшим на склоне горы, господствовавшей над долиной Шера, убежище это было достаточно изолировано от остального мира, чтобы там можно было чувствовать себя почти в полном одиночестве. Сюзанна, не покинувшая свою хозяйку, две другие служанки, нанятые уже здесь, и садовник, исполнявший также обязанности привратника, были ее единственными домочадцами. Целые дни она посвящала занятиям с детьми из сиротского приюта общины Гран-Мон, обширные владения которой доходили до здешней деревни. Не поддерживая ни с кем ни дружеских, ни просто светских отношений, она навещала только Кларанс, к которой ходила в Тур каждую неделю. У себя она принимала только мать, когда та приезжала в эти края. Радея об умерщвлении плоти, она лишила себя всего, не исключая и дорогой ее сердцу поэзии.
Матильда высвободила из-под простыни руку, почувствовала свежесть предутреннего воздуха. Но было все равно очень жарко. Постоянная бессонница приучила ее, в зависимости от того, в какие часы ночи она мучилась ею, переходить таким образом от чрезмерной внешней жары к робкому стремлению уловить собственное тепло Действительно, ужин, предложенный им хозяевами в этот вечер, был слишком обильным, это он заставлял кровь бурно течь в ее венах. Она ждала минуты, когда сможет забыться, но мозг ее разогретый еще больше, чем тело, несмотря на всю ее решимость уснуть, продолжал работать.
Хотя действительно вся жизнь ее старшей дочери казалась посвященной единственно искуплению своих ошибок, материнской чутье, однако, с некоторых пор стало замечать некое преобразование в молодой женщине, которое она тщетно старалась скрыть от других. За время многих — за пять лет — визитов к дочери у Матильды было достаточно времени уяснить себе образ жизни в Вансэе. Каждый раз в обрамлении накрахмаленных складок белого апостольника она видела одно и то же лицо, облагороженное стремлением к высшей добродетели, хоть и лишенное прелести плода, покрытого нежным пушком, но все еще гладкое, чистое, словно отмытое страданием, источавшимся из глубины глаз.
Да, до прошлого Рождества Матильда могла сказать себе, что Флори вела себя, как и подобает человеку, осознавшему свои преступления. Но с тех пор словно что-то произошло. Она не знала, что именно, но уловила в более напряженном взгляде, в возбуждении, которое ей плохо удавалось обуздывать, в некоторых ее реакциях волнение, которое не переставало тревожить Матильду.
Измученная мыслями, Матильда наконец уснула, не переставая задаваться вопросами…
Утром, с восходом солнца, так и не разогнавшего синеватой дымки, в любое время года смягчающей горизонт окрестностей Тура над долиной Луары, Матильда отправилась верхом на муле, предложенном ей хозяйкой, Беранжер Эрно, по окаймленной деревьями с уже золотевшей листвой Лошской дороге в Вансэй.
В сопровождении Маруа, которая с годами немного растолстела и чей вес казался чрезмерным для везшего ее мула, жена метра Брюнеля выехала из Тура, зажатого между крепостными валами.
На западе, недалеко от города, косой утренний свет заставлял сверкать купола и шпили колоколен базилики святого Мартина, крыши соседних домов, колокольни других многочисленных церквей и монастырей, также окруженных укреплениями, защищавшими могилу святого. Матильда мысленно обратилась к нему с благоговейной молитвой и с горячей благодарностью в память чудесного исцеления Кларанс и пообещала себе завтра же, как в каждый свой приезд, помолиться в святилище.
Она заметила, что в каждый ее приезд вокруг появлялись новые постройки вдоль каналов и ведших к ним дорог, настолько велик был престиж чудотворца, так многочисленны были толпы паломников, расположившихся там и сям, смешавшихся с крестьянами, другими окрестными жителями и все притекавшими со всех сторон новыми пришельцами, спешащими к нему за помощью; Матильда с трудом пробивалась через них, продолжая свой путь. Приходилось размещать такое количество людей, а потому все пространство между городом Туром и базиликой было буквально усеяно на всем протяжении церковными или мирскими постройками, которые почти неразрывно связывали между собой город и
