Возвращаясь из церкви, где она с застывшей душой следила за молитвой, она встретила на дороге всадника.
— Добрый день, дорогая мадам!
Со времени их знакомства Бернар Фортье окружал Флори заботами, которые она считала чрезмерными.
— Я приезжал, чтобы пригласить вас от имени моей сестры пожаловать к нам на воскресный обед.
— Поблагодарите, пожалуйста, мадам Эрно за приглашение, которое меня очень трогает, но, увы, я не могу сегодня поехать в Тур.
— Говорил же я Беранжер, что нужно было предупредить вас заранее!
— Не укоряйте ее. В любом случае, даже если бы заранее приняла ваше любезное приглашение, я была бы вынуждена отказаться от своего слова.
— Вы нездоровы?
— Ничуть. Я чувствую себя прекрасно. Просто одна из детей, которыми я занимаюсь в Гран-Моне, находится в тяжелом состоянии. Поэтому я решила, против обыкновения, вернуться сразу же в приют, чтобы провести весь день около нее.
За минуту до этого Флори и сама не знала, что в ее уме зреет подобное решение. Впрочем, без угрозы очутиться на этом рауте, идти куда ей совершенно не хотелось, возможно, она его и не приняла бы с такой твердостью.
— Мне так жаль, что вы не можете принять моего приглашения!
Чтобы разговаривать в более спокойной обстановке, они по молчаливому согласию остановились.
Внезапно Бернар Фортье сошел с лошади.
— Поскольку я, увы, больше с вами не увижусь сегодня, на что я так надеялся, не могу ли я просить вас, дорогая мадам, пройтись немного со мною по этой дороге?
Поскольку она не могла, не рискуя оказаться невежливой, отказаться от просьбы молодого суконщика, Флори в свою очередь соскользнула с седла. Прежде чем она коснулась ногами земли, две сильные руки подхватили ее, чтобы помочь. Какую-то секунду она была прижата к груди Бернара Фортье и почувствовала, как бьется его сердце. Без всякого позерства она высвободилась из объятий, которые можно было объяснить просто как естественную помощь, и, отступив на шаг, потянула за повод мула.
— Нельзя сказать, чтобы утро было слишком теплым, — проговорила она. — Нам не следует долго здесь оставаться, чтобы не простудиться.
— Не беспокойтесь, я буду краток.
Они шли рядом, за ними следовали лошадь и мул.
— Так вот, — снова заговорил Бернар, — я хо тел задать вам один вопрос. Всего один.
Он набрал воздуха в легкие, собрался с духом.
— Как смог ваш муж чуть ли не сразу после женитьбы покинуть такую женщину как вы, и отправиться с королем в святую землю? Как можно вас оставить, имея право рассчитывать на вашу любовь?
— Не кажется ли вам, что вы проявляете, пожалуй, слишком большое любопытство?
— Если я доставил вам неприятность своим вопросом, прошу вас простить меня.
— Прощаю. Только не старайтесь больше получить ответы на вопросы о вещах, которые вас не касаются. Почему вас занимают наши с мужем отношения, которые не имеют ничего общего с вами?
— Потому что все, что касается вас, небезразлично мне!
Флори остановилась, опустила голову, потом зашагала снова.
— Ну а это и вовсе лишнее, — проговорила она. — Так вот к чему вы клоните!
— Что в этом плохого? Вы молоды, прекрасны, покинуты. Вы понравились мне при первой же встрече. Разве вам, как и мне, не естественно пожелать соединиться в нашем одиночестве, поскольку мы оба свободны?
Молодая женщина вновь остановилась.
— Прежде всего я не свободна, — возразила она. У меня есть муж. И вообще вы отдаете себе отчет в том, что только что мне предложили? Отдаете себе отчет в том, что обращаетесь со мной как с распутной девкой?
— Флори!
— Я запрещаю вам называть меня по имени! Отныне я вообще запрещаю вам говорить со мною о ваших оскорбительных поползновениях! Кроме того, у вас больше не будет случая докучать мне, как вы позволили себе это сегодня я запрещаю вам появляться в моем доме, пока вы не образумитесь!
— Умоляю вас!
— Нет. Я принадлежу одному мужчине, знайте это, даже если он далеко, и я не из тех, кто ищет успеха в отсутствие мужа! Возвращайтесь в Тур, это лучшее, что вы можете сделать. И оставайтесь там! Вы нанесли мне оскорбление, достаточное для того, чтобы мне долго не захотелось встречаться с вами!
Она видела, как в нем желание поплакаться боролось со страхом окончательно ей не понравиться. Второе чувство взяло верх. Он поклонился.
— До свидания!
Флори вернулась домой.
«Какое проявление добродетели! — думала она. — Какое прекрасное негодование со стороны женщины, бесстыдно обманывающей мужа с тем самым мужчиной, который является причиной несчастья, разделившего нас. Какая милая уловка! Я только что заявила, что принадлежу одному-единственному мужчине — нужно ли при этом называть его имя — будь то Филипп или Гийом? Да и знаю ли я это сама? Если бы этот бедолага, которого я только что поставила на место, сомневался по поводу того, как я провожу большинство своих ночей, он не стал бы делать подобных предложений, а просто повалил бы меня без лишних слов на землю под забором!»
Сделать себе такое признание нелегко. Она со слезами упала перед своим алтарем.
— Что с вами, мадам? Я могу чем-нибудь вам помочь?
Это был голос встревоженной Сюзанны.
— Нет, ничего. Дело все в той же маленькой Агнес, она так больна, что я не могу и подумать о том, чтобы оставить ее там одну, в такой опасности. Я поеду к ней и попытаюсь помочь ей выжить.
Не пожелав съесть ничего, кроме нескольких ложек супа и кусочка сыра, она отправилась в Гран- Мон.
Опять моросил дождь. Несмотря на брезентовый верх двуколки, Флори вошла в палату больных детей совсем окоченевшей. Теплый воздух от камина и от тележки, полной раскаленных углей, показался ей удушающим. Она сбросила толстый плащ, набухший от влаги, и спросила сиделку.
— Что Агнес?
— Все так же. Ничего нельзя сказать. Она дремлет, кашляет, порой пошевелится и снова засыпает. В общем ни лучше, ни хуже, чем вчера.
— Я побуду около нее.
— Но сегодня воскресенье…
— Я не стану делать что-то особенное. Хочу молиться за нее, сидеть с нею, разговаривать, следить за тем, чтобы ей было хорошо.
— Как пожелаете. Но ведь сказал же Господь. «Суббота для человека, а не человек для субботы»?
Флори уселась у изголовья кроватки девочки. Она решила заняться ею с таким вниманием, с такой нежностью, на какую способна только мать, которой следовало бы быть на ее месте.
Не раздумывая больше о побуждавших ее к этому причинах, Флори принялась за дело. Она давала ребенку подслащенный сироп мака и мальвы, натирала грудь и хрупкую спину мазью, приготовленной сестрой-фармацевтом, поила растворами, расхваленными новенькой послушницей, сопровождая все это тихими песнями, молчаливой молитвой; само ее присутствие было таким благотворным, что метавшийся в жару ребенок чувствовал его целительный свет.
Вокруг Флори шла своим чередом жизнь приюта, в согласии и покое. Все пятеро больных малышей также требовали внимания. Они играли, на что-то жаловались, чего-то просили, смеялись и плакали, что-то
