бормотали. В палату входили монахини, следя за их состоянием, подходили то к одному, то к другому, снова уходили. Хлопотала послушница. Переходя от одной кроватки к другой, она поправляла постели, давала питье… Служанки подносили целые куски стволов деревьев для камина, уголь для обогрева. Когда было нужно, Флори помогала им всем, а затем быстро возвращалась к изголовью кровати Агнес.
День прошел, и наступил вечер.
— Я поужинаю и буду спать здесь, около нее. Пожалуйста, сообщите моим слугам, что я останусь в Гран-Моне столько, сколько понадобится.
Она знала, что, по всей вероятности, этой ночью в башню придет вернувшийся из своей поездки Гийом. Тем хуже. Позднее она объяснит ему, после того как выходит Агнес, почему впервые не смогла его принять.
Заставив ребенка выпить немного молока, взбитого с яичным желтком, чуточку мальвазии с медом, хотя девочка сначала ото всего отказывалась, она поела немного и сама, прежде чем улечься на принесенном служанкой матраце, застеленном простынями, одеялами и меховым пологом для ног, рядом с Агнес.
Думая о том, кто в эти минуты, наверное, дрогнул от холода, дожидаясь ее в Вансэе, о другом, которого отправила обратно в Тур, о своем мертвом сыне, об этой больной крошке, Флори, спавшая плохо, пережила странные часы. Она часто вставала, чтобы посмотреть, не раскрылась ли Агнес, дать ей лекарство, и лишь изредка глаза ее смыкались от усталости, но почти сразу же ее короткий сон прерывали шаги дежурной монахини, шелест простыней, кашель, шепот, сдержанное движение, неясные шумы общей палаты.
Несмотря на приступы кашля, сотрясавшие ее, девочка спала лучше, чем Флори. На рассвете ей послышалось, что ее позвал ребенок, и она в очередной раз склонилась над крошечным спящим тельцем. Ей показалось, что отечность лица спала, что дыхание стало более спокойным.
В последовавшие часы улучшение стало еще заметнее. Во время ежедневного обхода врача он также констатировал улучшение ее состояния.
— Температура упала, она кашляет меньше, это хороший знак, — сказал он. — Эта малышка на пути к выздоровлению!
Губы Флори зашептали благодарственную молитву. Она сделала ребенку туалет, не ожидая сестры, которая мыла всех по очереди.
Прошло утро, обед, послеобеденный отдых, были тщательно выполнены все наставления врача, снова начались сказки; день подходил к концу.
— Агнес намного лучше, — заметила послушница. — Вы можете спокойно возвратиться домой, мадам, чтобы отдохнуть. Вы это заслужили.
— Действительно, кажется, опасность миновала…
— Больше ей ничто не угрожает. Будьте спокойны. Через два-три дня ваша подопечная будет снова играть со своими друзьями.
— Слава Богу! Я так боялась за нее.
— И мы тоже Спасибо вам за все, что вы для малышки сделали.
Поскольку Флори не посылала за своим экипажем, ее отвезли домой на приютской двуколке.
По пути ее преследовала мысль о выражении, которое употребила послушница: «Ваша подопечная». Она долго раздумывала над этим.
— Мне кажется, что этой бессонной ночью я приняла решение, — сказала она Сюзанне за ужином.
— Берегитесь, мадам! Плохой сон порождает плохие идеи!
— Эта идея хороша, я в этом уверена. Послушай лучше: я серьезно намерена забрать Агнес из приюта Гран-Мон к себе. Я воспитаю эту девочку как свою собственную, а. потом и удочерю. Таким образом, у меня будет кого любить всю жизнь. Я к ней очень привязалась, и, думаю, и она меня любит. Агнес очень мила, ты сама в этом убедишься. Уверена, что она и тебе понравится.
Только входя в свою комнату в башне, она сказала себе, что Гийом, вероятно, не будет рад водворению третьего лица под крышей дома его возлюбленной. Однако эта уверенность ничего не изменила в ее решении: она его переубедит, вот и все!
Сюзанна помогла ей приготовиться ко сну, набила камин дровами и удалилась.
Уставшая, не зная, одна ли она проведет ночь или же нет, Флори улеглась в постель и заснула.
Проснулась она, почувствовав, что на нее смотрят.
— Уже поздно? — спросила она, не вполне соображая, что говорит.
Стоявший около кровати Гийом не ответил на ее вопрос и вместо этого задал свой:
— Знаете ли вы, что я ждал вас здесь вчера вечером в смертельном волнении долгие часы?
Флори приподнялась на локте. Спала она, должно быть, не очень долго. Свечи выгорели лишь наполовину.
— Я очень огорчена, мой друг, но, не зная, как найти Дени, я не смогла вас предупредить.
— Сильно сомневаюсь в этом!
Она наконец осознала жестокость его тона, горечь произнесенных слов.
— Гийом, прошу вас, не сердитесь на меня. Я сейчас вам все объясню…
— Вы считаете, что это необходимо?
Это было не просто недовольство, скорее какая-то угрожающая злоба, сдобренная плохо сдерживавшейся яростью, которая была готова вот-вот прорваться.
— Простите мне эту пропавшую ночь ради новой, которую я вам отдаю, — быстро произнесла она, чтобы предотвратить бурю. — Я помогала, возможно, спасти от смерти, во всяком случае, от очень серьезной болезни приютского ребенка. У ее постели я неотлучно провела ночь и день.
— И вы хотите, чтобы я поверил в эту басню? Я видел вас утром в воскресенье на Вансэйской дороге в обществе мужчины, который держал вас в своих объятиях, прижимал к себе, когда вы сходили с мула. Вы не можете этого отрицать, я сам это видел, говорю вам, из леса, где был в это время! После этого вы довольно долго разговаривали. Разумеется, не могло быть речи о том, чтобы устраивать спектакль на людях, и вы расстались после состоявшегося свидания!
— Вы сумасшедший!
— Возможно, вы действительно сделаете из меня сумасшедшего! Я вчера, пока вы там разговаривали, едва удержался от того, чтобы не наброситься на вас и не убить на месте вашего нового любовника!
— Гийом!
— А те часы, что я пережил затем в этой комнате в ожидании вас, которые текли один за другим, неумолимо, беспощадно, падали в мою душу каплями расплавленного олова… Я убил бы вас, Флори, если бы вы вернулись туда под утро!
Отбросив простыни, молодая женщина встала. Ее светлое тело скрывали только волосы, ниспадавшие до поясницы. Стоя перед Гийомом почти вплотную к нему, она не сделала ни одного движения, чтобы коснуться его.
— Если хоть одно из занимающих вас со вчерашнего дня предположений верно, — проговорила она, не опуская глаз, в беззащитности своей правоты и своей наготы целиком отдаваясь этому человеку, который обвинял ее как перед судом, — тогда убейте меня! Вы вправе этого желать!
— Как же вы объясните это свидание на дороге?
— Это было не свидание! Для начала я назову вам имя этого человека, который стал причиной того, что вы понесли такой вздор. С моей стороны было бы последним делом, если бы я оказалась в чем-то виновата, согласитесь!
В сознании своей правоты Флори заговорила о Бернаре Фортье. Рассказала о том, как с ним познакомилась, перечислила несколько встреч, признала, что он ухаживал за нею, слово в слово повторила содержание разговора, состоявшегося накануне.
— Но где же вы спали в эту ночь?
— Об этом я вам уже сказала: я провела ее у изголовья ребенка, который мне дорог и который почти умирал.
— Как я могу вам верить?
