Цветы на нашем пепле

договориться, чтобы она исчезла до назначенного времени, ведь так?

– С какой это стати ты такой сговорчивый?

– А кто тебя, дурака, знает? Я ведь совершенно беспомощное физически существо и теперь полностью нахожусь в твоей власти. Возьмешь да и прикончишь меня, чтобы меньше было проблем.

Лабастьер Шестой даже покраснел от негодования за то, что его заподозрили в таком вероломстве. Но сказать ничего не успел, так как думатель, уловив его чувства, немедленно сгладил свою бестактность:

– Виноват, виноват. Я же сообщал уже, что характер у меня отвратительный. Я не хотел тебя обидеть.

Почти успокоившись, Лабастьер Шестой продолжил:

– Но если ты, как ты говоришь, «отключишься», ты ведь все равно будешь смотреть моими глазами, слушать моими ушами, копаться в моих мыслях; а я не хочу этого.

– Ох и зануда же ты, племянничек… Знал бы ты только, как это противно, лежать бревном, не чувствуя ничего, кроме запахов и вкуса еды, когда, к тому же, и то и другое довольно однообразно… Но я понимаю тебя. Ко всему, что ты сегодня узнал, привыкнуть трудно. Надо дать тебе отдохнуть. Открою тебе секрет: мое присутствие в твоем сознании не проходит для тебя даром. С непривычки ты чувствуешь его как некую подавленность, беспричинную усталость. К этому чувству легко притерпеться и не замечать его, если только захтеть. Но сейчас, когда ты обо всем узнал, ты сразу почувствуешь, когда я уйду из твоего сознания, и почувствуешь, когда я вернусь.

– Точно?

– Сейчас ты убедишься в этом. Только скажи, когда мне можно будет вернуться?

– Завтра в полночь.

– О-о, почти сутки! – даже мысленно это восклицание воспринималось, как стон. – Ладно. Что мне толку ныть? Все равно ты никогда не поймешь, как это жестоко… До встречи.

И в тот же миг Лабастьер Шестой ощутил такое облегчение, такую эйфорию, какой он еще никогда не испытывал. Словно с каждой клеточки его тела убрали постылый груз, словно из его ушей вынули флуоновые пробки, а с глаз спала невидимая пелена, лишавшая мир красок. Ничего, вроде бы, не изменилось, но в то же время, изменилось все. К нему вернулась радость жизни, которую он потерял, сам не заметив, когда. Хотя теперь-то он знал, когда: в тот миг, когда снял с уха волшебную серьгу.

– Прекрасно! – вскричал Лабастьер. – Как мне хорошо! Эй, ты! Ты меня слышишь?!

Но думатель, конечно же, не отозвался.

Лабастьер Шестой вскочил с кресла… И остолбенел, встретившись взглядом со стоявшей на пороге библиотеки Мариэль, которую он до сих пор не замечал. Глаза ее были полны тревоги.

– Что с вами, Ваше Величество?! – спросила она чужим голосом. – С кем вы разговариваете тут?.. – кроме беспокойства, в голосе ее звучали нотки жалости и даже презрения.

«Ну еще бы! – моментально оправдал ее для себя король. – Ведь с момента превращения принца в бабочку, я вел себя как форменный негодяй! Я совсем не любил ее, а все тяготы по воспитанию сына взвалил на ее плечи. А потом еще малодушно удрал в лес охотиться на ската, затем еще более малодушно вернувшись…»

– Милая, – шагнул он к ней, раскрывая объятия, – милая, как же я люблю тебя!

Она отшатнулась, но он поймал ее и прижал к себе.

– Прости меня за все те неприятности, которые я доставил тебе. Когда-нибудь я все объясню. Теперь я снова тот, кого ты любила… Отныне наша жизнь пойдет совсем по-другому…

Она перестала сопротивляться, только внимательно вгляделась в его глаза. И неизвестно, чего в ее взгляде было больше – радости или испуга.

Ночь пролетела в любви.

Проснувшись далеко за полдень, Лабастьер Шестой немедленно вызвал к себе церемониймейстера.

– Это правда, мой дорогой Жайер, что в Золотой Замок есть вход из-под земли?

– Правда, Ваше Величество, – подтвердил тот, и при этом ни один мускул не дрогнул на его изборожденном морщинами лице.

– Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

– Вы не спрашивали меня об этом, Ваше Величество, – все так же невозмутимо отозвался старый махаон.

– А ты не считаешь, что я должен знать все, что происходит в моем королевстве? Тем более, когда речь идет о главной реликвии нашего народа!

– Это не моя тайна, Ваше Величество, и никто не давал мне полномочий раскрывать ее.

– И ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Слегка помешкав, Жайер отозвался:

– Нет, Ваше Величество. Ничего.

– Так, так… А ты, случайно, никого там не подкармливаешь?

Церемониймейстер опустил глаза:

– Да, Ваше Величество.