– Ах, негодяй! – вскричал король, вскакивая с кресла. – Да как ты посмел скрывать от меня, что жив мой родственник, мой родной дядя, которого я всегда считал погибшим?!
– Жив?! – под натиском несправедливых обвинений извечная сдержанность махаона неожиданно отступила, и лицо его исказила гримаса гнева и боли. – Вы называете это жизнью?! Горемычное уродливое существо, которое и умеет-то только, что поглощать пищу, испражняться и испускать зловоние, вы называете своим родственником, своим любимым дядей?! О его существовании не знает даже ваша матушка, о нем не знал и ваш отец… Потому что знание это лишило бы их жизнь радости, как отравило оно мою жизнь. Этот уродец – проклятие и позор королевской семьи, и я уверен, всем, в том числе и ему самому, было бы только лучше, если бы мы умертвили его, как делают все прочие бабочки, когда в семье случается эта редчайшая врожденная патология.
– Почему же вы не сделали этого? – спросил Лабастьер Шестой, холодея при мысли, сколько на Безмятежной погублено несчастных душ и уже догадавшись, что Жайер не знает о телепатических способностях думателя и о том, что тот вполне разумен.
– Так решил ваш несчастный прадед Лабастьер Мудрый, при дворе которого начал свою службу мой предшественник, – объяснил церемониймейстер. – И не мне обсуждать это решение. Мое дело исполнять его. На меня возложено заботиться об этом существе… И я посвятил этому, поверьте, отнюдь не радостному занятию, всю свою жизнь. Я и не женился, лишь боясь того, что отвратительная тайна королевского рода станет известна тем, кого я к себе приближу. Я все ждал, когда же эта тварь издохнет сама, но она оказалась на редкость живучей. Она пережила и вашего деда, и вашего отца, и я не удивлюсь, если она переживет и вас.
– Прости меня, Жайер, – успокоившись, поднялся с кресла полный раскаяния король и, вопреки этикету, подал церемониймейстеру руку. – Я не хотел тебя обидеть. Благодарю тебя за верную службу и обещаю тебе самую высокую награду, которую ты только пожелаешь. Хотя и понимаю, что нет награды, способной возместить тебе все, чего ты лишился ради нас… А сейчас я хочу, чтобы ты проводил меня к нему.
Когда в сопровождении церемониймейстера король спускался в дворцовые кладовые, куда он и Лаан так любили лазать в юности на поиски лакомств, он думал о том, действительно ли уничтожение неспособных к дальнейшему развитию куколок является убийством в полном смысле этого слова. Скорее всего, он все-таки поторопился ужаснуться этому факту.
Ведь в отличие от думателя королевской крови, эти куколки не имеют телепатической связи с миром, они не имеют об этом мире никакого представления, их разум спит и не развивается. И, наверное, действительно, смерть только облегчает участь этих горемычных бессознательных тел.
С другой стороны, возможно, что все это вовсе и не так. Возможно, тех крох знаний, которые достаются куколке-переростку путем обоняния и осязания, достаточно для того, чтобы выстроить в мозгу под хитиновым панцирем некий самодостаточный мир…
Наверное, можно попытаться общаться с ним и какими-либо другими, нетелепатическими, способами. Пытался ли кто-либо когда-либо достучаться до этого разума, прежде чем принять решение об его уничтожении? Действительно ли выяснилось, что куколки-переростки не более, чем бессмысленные тела- инвалиды, или же бабочки в этом вопросе просто пошли по пути наименьшего сопротивления?
Но додумать он не успел. Они прошли кладовые насквозь и уткнулись в тупик. Как ни напрягал король свое ночное зрение, он не смог заметить тут ничего такого, что выдавало бы потайной вход. Однако Жайен, протянув руку, нажал на один из камней стены, и тот провалился внутрь. Церемониймейстер толкнул стену, и в ней со скрипом открылся небольшой дверной проем.
Они ступили во тьму. Но стоило Жайену дверь прикрыть, как помещение, куда они попали, осветилось ровным неярким светом. Это была совсем маленькая комнатка с белыми светящимися стенами, овально перетекающими в пол и потолок. А на стене, противоположной двери, в которую они вошли, имелся матово поблескивающий серебристый круг с сиреневым пятном в форме пятерни бабочки посередине.
– Раньше этот замок подчинялся только отпрыскам королевской крови, – торжественно произнес церемониймейстер. – Но Лабастьер Второй, Мудрый сделал так, что он стал подчиняться моему предшественнику, а Лабастьер Третий сделал его доступным вашему покорному слуге. Положите сюда ладонь, Ваше Величество.
Лабастьер Шестой послушно совместил пальцы руки с рисунком, и стена внезапно лопнула, оказавшись тоненькой перепонкой. Жайен указал рукой на образовавшееся отверстие, и король с благоговейным содроганием шагнул вперед. Церемониймейстер последовал за ним.
Лабастьер услышал за спиной легкий чмокающий звук и обернулся. Загадочная, поражающая воображение хитроумностью ее создателей перепонка двери уже затянулась снова. Но это не вызвало паники в душе короля: посередине серебристой поверхности вновь появилось сиреневое пятно замка, и было ясно, что уйти отсюда не составит труда.
Они прошли по трубе коридора с такими же белыми флюоресцирующими стенами, что и в начале, и добрались до его конца. Тут перед ними открылись раздвижные двери, и они оказались в небольшой кабинке с рядом сиреневых пятен-замков. Все тут выглядело столь нарочито искусственным, что вызывало у Лабастьера самые неприязненные ассоциации. Создавалось впечатление, что бабочкам, изготовившим все это, доставляло какое-то извращенное удовольствие как можно большее отдаление от природных форм и красок.
– Мне кажется, создатели всего этого были довольно неприятными существами, – заметил король. И добавил, имея в виду бесспорно неимоверную сложность спрятанного от глаз, но бесперебойно функционирующего оборудования Золотого Замка. – А если руководствоваться законами Лабастьера Второго, то наши предки были еще и страшными преступниками.
– Скорее всего, так оно и было, – согласился Жайен. – Потому-то ваш прадед и его возлюбленная жена Наан и покинули Землю с тысячами личинок колонистов на борту. Мне никогда не нужно было доказывать, что это не легенда, а истинная правда. – Он указал рукой на одно из пятен: – Положите руку сюда, Ваше Величество. Думаю, вас послушаются и остальные замки, я же могу пользоваться только этим.
Король послушно приложил ладонь, кабинка вздрогнула, и по изменению веса, а затем и по последующей нагрузке, Лабастьер определил, что она быстро опустилась вниз.
Дверцы отворились.
Грузовой отсек космического корабля выглядел еще более отталкивающе. Если верить в то, что когда- то тут покоились куколки колонистов, то нетрудно было понять, что лежали они не менее, чем по сотне в каждой прозрачной ячейке, на которые было разделено все это обширное помещение. Ячейки десятками громоздились одна на другой и ровными рядами стеллажей уходили вглубь помещения.
