Рамбай присел перед ней на корточки, держа перед собой чашу из ореховой скорлупы с жидкостью оранжевого цвета:
– Выпей, о нежность в руках моих…
Ливьен уже давно привыкла к его «изысканным» эпитетам и не обращала на них особого внимания. Пить же эту гадость ей очень не хотелось.
– Я прекрасно себя чувствую, – попыталась она протестовать. – Я могу лететь…
– Пей, – настаивал Рамбай.
Зажмурившись и стараясь не дышать носом, она залпом осушила чашу.
На удивление, в отличие от запаха, горьковато-кислый вкус снадобья был по-своему приятен. Тепло, сперва наполнив желудок, растеклось по всему телу.
– Ну вот, мне уже и совсем хорошо! – поднялась она на ноги. Сейна и Дент-Байан молча наблюдали за ней.
– Нет, жена, – остановил ее Рамбай. – Я подыскал дупло, и сейчас мы пойдем туда. Ливьен плотно закутается и будет спать до завтрашнего утра. Только так лечит это лекарство.
«Проклятье!» – выругалась Ливьен про себя. Но делать нечего. Придется продолжать изображать недомогание, иначе Рамбай может заподозрить неладное. А впредь она будет осторожнее. Приступы болезненно-острого восприятия уже не будут для нее столь неожиданными, и она сумеет скрыть от окружающих свою слабость.
Она проснулась среди ночи, мокрая от пота. Отвар действовал вовсю. Приподнялась на локте. Рамбай лежал возле нее на боку, подперев голову ладонью. Похоже, он так и не сомкнул глаз.
– Зачем ты наблюдаешь за мной? – спросила она беспокойно. Вынужденные коротать ночи вчетвером, они с Рамбаем уже давно не были вместе (сейчас, в ее положении, это, возможно, было даже кстати; хоть и рановато).
– Мне хорошо, когда я гляжу на тебя, – ответил он просто. А помедлив, дополнил: – До тебя так было только однажды. И не так.
– Это было с той девушкой? – Неожиданно для себя Ливьен вспомнила лишь однажды произнесенное Рамбаем имя. – С Вайлой?
– Да, – кивнул он. – Но я не хочу говорить о ней.
– Почему? Тебе все еще больно?
– Тебе, – возразил он.
– Нет, – мотнула Ливьен головой. – Нет. Я хочу знать все. Больно, когда не знаешь.
Рамбай помолчал. Лицо его стало неподвижным, как маска.
– Ладно. Пусть. Слушай же.
Прижившись в племени, Пиолина, мать Рамбая, заняла в нем особое, хоть и шаткое положение: она занималась обучением детей горстки самых высокопоставленных «вельмож» племени – вождя и жрецов. Азы математики, географии, пения и стихосложения – все то, что маака проходят в нижнем ярусе инкубатора, показалось вождю не лишними и для подрастающей знати ураний. Поначалу Пиолина давала и кое-что из астрономии, истории и философии, но приставленный к ней для контроля и присутствующий на каждом занятии жрец Вайла Четвертый посчитал эти дисциплины вредными и подвергающими сомнению устои племени.
Юная Вайла была дочерью жреца. Имена жрецов передаются детям, независимо от пола, но если это самец, к имени прибавляется порядковый номер. Сына Вайлы Четвертого звали Вайла Пятый. Дочь звали просто Вайла. Она была лучшей ученицей Пиолины. Но никто, кроме Рамбая, не догадывался о главной причине ее успехов. Встретившись в первый же день ее обучения, они без памяти полюбили друг друга, и каждое слово матери возлюбленного имело для юной самки особое значение.
Это случилось в конце первого лета жизни Рамбая в воплощении бабочки. Вайла Четвертый привел к Пиолине свою только что вышедшую из куколки дочь, и Рамбай, раскладывавший на поляне коврики для сидения, встретился со взглядом ее миндалевидных глаз. И он поклялся себе, что она станет его женой.
Нередко, словно бы случайно проходя мимо гомонящей кучки учеников, толпящихся возле наставницы или молча сидящих перед ней, он украдкой бросал взгляд на Вайлу. И всегда он встречал ее ответную улыбку. А однажды им даже удалось перекинуться парой слов с глазу на глаз. Хотя самок, не бывших доселе в браке, всячески оберегают от контактов со взрослыми самцами наедине, и если бы их поймали во время беседы, были бы строго наказаны и он, и она. Разговор их был краток и прост:
– Ты будешь моей женой, – сказал он.
– Да, – ответила она, – но ты должен ждать.
– Моя плоть требует самки сейчас.
– Женись, – ответила он, – я же буду твоей второй или третьей женой. Или ты не прокормишь и двоих? – ее глаза блеснули озорными искорками. Ей ли было не знать, что несмотря на молодость, Рамбай уже признан лучшим охотником нынешнего сезона.
Потому Рамбай в ответ засмеялся и поспешил исчезнуть. Уже через неделю он поселился отдельно от матери, а в очередной Праздник Соития взял в жены сразу трех девушек.
Но к концу детородного сезона, когда он мог бы уже посвататься и к Вайле, ни одна из жен не зачала от него… И, боясь стать причиной гибели возлюбленной (им могли отказать в браке, и Большой Костер стал бы их уделом), он постарался забыть о ней.
Но он не хотел обидеть ее. Он явился в дом жреца и, признавшись в своих чувствах к его дочери, поведал ему и о своей беде. Он просил жреца рассказать обо всем дочери и подыскать ей хорошего мужа. Но на следующий же день, когда ночное племя погрузилось в сон, Вайла, нарушив один из самых строгих его законов, прилетела к Рамбаю (жены уже покинули его) и со слезами умоляла представить ее вождю как
