плод…
– Первый уверен в том, что говорит? – с сомнением качая головой, спросил Рамбай.
– Конечно, отец. И давай не будем больше возвращаться к этому. Будем есть. Лепешки, по-моему, уже готовы?
Действительно, махаонское кушанье выглядело хоть и странно, но аппетитно. А аромат от него исходил неописуемый. Дент-Байан уже разложил зеленовато-коричневые лепехи на кленовые листья, словно на тарелки, и ждал, когда остальные прекратят болтовню, чтобы приступить к трапезе.
– Будем есть, – согласился Рамбай. – Лабастьер Первый хочет много детей. Тогда ему надо много есть. Я знаю.
До территории ураний они добрались довольно быстро и без приключений. Но вот тут им предстояло застрять минимум на месяц: именно столько времени оставалось до очередного Праздника Соития, на котором Лабастьер рассчитывал выбрать себе жен.
Все это предприятие казалось Ливьен более чем сомнительным. Хотя она и помнила поразительную мягкость дикарских порядков, благодаря которым некогда осталась в живых, а Рамбай уверял, что сможет уговорить вождя и жрецов:
– Рамбая приняли в племя, хоть он и маака, – объяснял он, – значит, примут и его сына. Но Рамбай не смог оплодотворять самок ураний и взял в жены маака, тебя, о возлюбленная моя Ливьен. Значит, Рамбай – чужой. Но если бы жены-урании понесли от меня, я остался бы в племени. И стал бы его вождем. Если самки ураний понесут от Лабастьера, он будет их вождем.
В его словах присутствовала определенная логика, но все это казалось Ливьен слишком простым, чтобы быть правдой. Кроме того, если верить тому, что рассказал Лабастьер о своих благоприобретенных способностях, его дети будут маака. Устроит ли это племя? Но она не спорила. В конце концов, почему бы не попробовать? Лишь раз во время одного из разговоров на эту тему, она спросила мужа:
– Постарайся быть предельно искренним. Признайся, ты сам-то уверен в том, что говоришь?
Тот посмотрел на нее с неожиданной неприязнью и, вздохнув, ответил:
– Нет. Но так правильно.
Вечерело, когда Рамбай по одному ему ведомым меткам на стволах определил границу территории. Он предостерегающе махнул рукой, и остальные вслед за ним опустились на толстую ветвь лиственницы. Ливьен, да и все остальные, порядком измотались за эти дни и рады были любой случайной минуте отдыха.
– Сейчас нас найдут, – заверил Рамбай.
И не ошибся. С десяток воинов-дикарей в боевой раскраске появились возле них уже через несколько минут. Они в один миг окружили путников и принялись вращаться в стремительном и грозном хороводе, ощетинившись копьями и стрелами на натянутых тетивах.
Рамбай, демонстрируя мирные намерения, развел руки в стороны и что-то выкрикнул им на певучем языке ураний. Один из воинов, выдвинувшись из хоровода к центру, неподвижно повис перед путниками и пропел Рамбаю в ответ целую арию.
– Вождю скажут, что мы хотим говорить, – сообщил тот, расправляя крылья. – Это много. Отдайте им оружие. Не бойтесь, нас не тронут. Летим.
Разоружившись и чувствуя себя беззащитными, как новорожденные гусеницы, они покинули свою ветку и, конвоируемые угрюмыми дикарями, вслед за Рамбаем воспарили в неизвестность вечернего неба.
…Их содержали под стражей в тесном дупле и лишь на пятый день объявили, что вождь наконец готов встретиться с ними. И именно в этот день, незадолго до назначенной аудиенции, произошло событие, сделавшее их положение еще более тревожным.
– Дент-Байан чувствует приближение того, кто находится с ним в телепатической связи, – сообщил Лабастьер Первый. – Махаоны разыскивают нас, и он служит для них ориентиром.
– Что мы можем сделать? – забеспокоилась Ливьен.
– Однажды он уже предлагал мне завязать ему глаза, – призналась Сейна. – Но я посчитала, что опасность слишком далека.
– Нужно было сделать, – покачал головой Рамбай.
Через несколько минут глаза Дент-Байана были плотно закрыты шелковой полоской, оторванной от блузы Ливьен. Но, как вскоре выяснилось, эта мера предосторожности была предпринята слишком поздно…
По требованию вождя Рамбай отправился к нему в одиночку. Но через некоторое время старший из воинов заглянул в дупло и по слогам пропел:
– Ла-ба-стьер…
Ливьен, Сейна и Дент-Байан осталась томиться в ожидании.
Отца и сына не было около часа. А когда они вернулись, на Рамбая было страшно смотреть. Он был взбешен.
– Вождь сказал, что только испорченным городским самцам могла прийти в голову гнусная мысль взять в жены сотню самок!.. Он прав! Вождь всегда прав!
– Но ведь ты сам говорил, что это соответствует закону вашего племени… – удивилась Ливьен.
– Вождь сказал, можно любить двух, трех, пятерых самок. Но не сто!!!
– О любви разговора и не было…
– То-то и оно! Урании называют себя эйни-али, а это означает «дети любви»… Рамбай знал, что так будет.
