Трудно сказать, как бы все повернулось, если бы не ГКЧП. Напомню: Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) взял власть в свои трясущиеся руки 19 августа 1991 года. Президента СССР Горбачева задержали на его даче в Крыму, в Форосе, и ГКЧП попытался править страной сам, как правительство. В одно прекрасное утро 19 августа по телевизору стали передавать «Лебединое озеро» и рассказывать о событиях в «советских социалистических республиках». В Москву ввели танковые войска, а от всех властей на местах потребовали лояльности к новому правительству и выполнения его приказов.
Казалось бы — вот он, конец «перестройке» и любым «играм в демократию».
В 1988 году был момент, когда преподаватель из Петербурга Н. Андреева написала в «Правде» статью «Не могу поступиться принципами». Две недели страна испуганно притихла, пытаясь понять: что это? Новое изменение курса? Позже эти две «притихшие» недели стали называть «две недели застоя».
Но за три года страна изменилась необычайно, и никаких «недель и месяцев застоя» не возникло.
Борис Ельцин тут же заявил о неподчинении власти ГКЧП как незаконной. Многие администрации приняли его сторону, так что даже аппарат власти был вовсе не весь на стороне ГКЧП.
А главное — большая часть населения, по крайней мере в городах, не хотела нового «застоя» и власти партократии. Они хотели демократии и Ельцина!
На баррикадах в Москве собралось несколько сотен тысяч человек. По всем городам прошли митинги, и в масштабах страны собрались буквально миллионные толпы. ГКЧП при всем желании не могло управлять. Оно могло или воевать, или отказаться от управления этим не повинующимся ГКЧП народом.
То есть были люди, славшие ГКЧП приветственные телеграммы, были те, кто встретил переворот совершенно восторженно, — но их было явное меньшинство. Большинство поддерживало тех активных, кто выходил на площади и строил баррикады на улицах Москвы.
При этом армия не сделала буквально НИЧЕГО! На улицы Москвы по приказу ГКЧП вышли танки. Ну, вышли… А танкисты братались с народом на баррикадах и пили вино. Кстати, и нарушителями приказа их не назовешь: приказа стрелять по баррикадам или давить их гусеницами — не было.
В Тбилиси 1989 года — было, в Баку 1990 года, в Вильнюсе января 1991 года такого рода приказы отдавались, и армия их выполняла. А в Москве августа 1991 года армия не получила приказ идти против населения. Был приказ вывести танки на улицы — этот приказ армия выполнила. И все.
Приди в движение хотя бы одна-две роты спецназа — и это могло бы полностью изменить положение дел. Одна танковая бригада, выступая на стороне ГКЧП, могла бы смести баррикады орудийным огнем. Два-три снайпера без особого труда могли убить Ельцина, перестрелять его окружение. Но и это сделано не было. Спецназ, спецслужбы просто бездействовали.
В результате все три дня ГКЧП власть уплывала от путчистов, и уплывала конкретно к Ельцину. 22 августа власть ГКЧП окончилась, из Фороса вернулся Горбачев, и как будто все восстановилось… А на самом деле произошел решающий перелом.
Собственно, это и было концом СССР. До начала 1992 года он формально дожил: в дни ГКЧП отделились от СССР только республики Прибалтики да Молдова. Но это были последние смутные месяцы, когда все уже было от начала до конца ясно.
После собрания в Беловежской пуще президентов России, Белоруссии и Украины в феврале 1992 года расчленение СССР стало фактом. И во всех суверенных «странах бывшего СССР» началась смена политического строя, легализация уже произошедшей «прихватизации» и организация нового, еще более грандиозного «прихватизационного» витка.
А не водевиль ли все это?
Миллионы людей принимали за чистую монету все происходившее в СССР. Они искренне считали, что борются за демократию, что они могут на что-то реально влиять, что их мнение значимо для определения будущего страны.
В их представлении народ выдвигал своих лидеров — Бориса Ельцина и его окружение, восставал против тоталитарной диктатуры КПСС, свергал эту диктатуру, торжествовал зарю новой жизни.
«Митинг победителей» 22 августа 1991 года в Москве собрал до миллиона участников. Люди искренне считали себя победителями. Но большинство из них никакого доступа к власти не получили, и их участие в «революции» никак не было вознаграждено. Не обманывались ли они?
События августа 1991 года некоторые деятели гордо называют «Преображенской революцией». А была ли она, революция?
Уже тогда, в смутные дни августа 1991 года, раздавались голоса более трезвые. Очень уж странной была эта революция: бескровной. Действительно: почему бездействовала армия? Почему ничего не сделали спецслужбы?
В дни «августовского путча» один мой знакомый очень активно изучал ситуацию в Москве. Сын офицера русского флота, оставшегося в Тунисе после 1917 года, американский гражданин Костя Гальской представлял в России «Риддерз дайджест». 19 августа он запасся всеми возможными документами — корреспондентским удостоверением трех крупных информационных агентств, паспортом гражданина США и ходил решительно везде.
Я обзванивал всех знакомых москвичей, и большинство из них готовились к участию в боях. Двое моих знакомых в этот день «на всякий случай прощались» со мной, готовые принять смерть за освобождение России из-под ига Советского Союза.
А Костя Гальской сказал так:
— Андрей… Это все просто водевиль… И водевиль гораздо худший, чем наши предки показывали в провинциальных театрах в XIX веке…
Для такого мнения есть очень много оснований. Многое в «Преображенской революции» было явным продуктом режиссуры. В последние годы об этом начали писать, и довольно откровенно.
Скажем, когда толпа пошла на здание КГБ на Старой площади, Хазанов выступил по телевизору и легко убедил дорогих телезрителей — необходимо уничтожить памятник Дзержинскому на Старой площади! Это самое главное! Толпа кинулась сносить памятник, штурма здания КГБ не было — соответственно, не было и многотысячных жертв[10].
Чтобы проводить такие операции, необходим колоссальный властный ресурс. Так может быть…
Водевильность и неводевильность
В декабре 2006 года мне довелось принимать участие в международном форуме, посвященном 15- летию распада СССР. Проходил он в Белоруссии, в Беловежской пуще и в Бресте. Показывали нам и охотничий домик, в котором Шушкевич, Кучма и Ельцин подписали соглашение о распаде СССР и создании Союза Независимых Государств (СНГ).
Сам по себе двухэтажный охотничий домик в стиле сталинского неоклассицизма даже красив. Но в самом домике витает какая-то странная, неприятно-напряженная атмосфера. Как сейчас модно говорить, аура. Может, это только чудится впечатлительному человеку? Но напряжение ощущали и другие участники форума. Атмосфера была, как в «доме с привидениями». Как в месте, где совершилось тяжелое и мрачное преступление.
Нам подробно рассказывали, как происходило подписание Договоров… Как их спешно печатали на машинке, стоявшей на столе для билльярда, находившемся на первом этаже. Как не было машинки с белорусским шрифтом, и этот Договор в трех экземплярах писали от руки. Как экземпляры Договора оказались с разным числом пунктов — на каждом языке со своим. Как эти экземпляры Договора подписывали три великих государственных деятеля, и как пьяный в доску Ельцин даже не вышел из своей комнаты, Договор подсовывали ему под дверь, отодвигая палкой ковер…
Была обстановка самого скверного водевиля, это факт. Но для всех стран СССР этот совершенно
