холодно, тем более ночью.
– Маша, смотри – вон там, между горами, есть огоньки или нет?
Вопрос, конечно, был примерно такой: «Доченька, ты посмотри, у нас с папой совсем уже галлюцинации или все-таки тут что-то есть?»
Маша честно вгляделась в совсем почти черное небо… Да, в этом небе, и как раз между зубцами двух сопок, торчали три ярких зеленых огня.
– Не таких зеленых, как у автомобиля, – поясняла Маша, – а совсем по-другому они были зеленые…
Объяснить, что она имеет в виду, девушка не смогла, но уверяла – разницу сразу видно, и любой бы на ее месте тоже сразу бы отличил.
Эти три непонятных огня так и стояли над горами почти неподвижно, только один из них то вспыхивал ярче и вроде чуть подвигался вперед, то вставал на прежнее место. Эти огни горели минут двадцать, а потом стали вдруг уменьшаться и гаснуть: то ли с огромной скоростью удалялись, то ли просто погасали. И исчезли.
Ни Маша, ни мама, ни папа до сих пор не имеют ни малейшего представления, что бы это могли быть за огни.
Сны про покойника
Сам по себе дом Машиной семьи в Балахтоне тоже оказался не совсем обычным строением. Не так легко найти деревенский деревянный дом, в котором, оставшись один, начинаешь чувствовать себя неуютно. А это был именно такой дом, и когда Маша просыпалась в нем одна, ей не хотелось полежать в кровати подольше. Ничего подобного! Не успев проснуться, девочка в темпе марша одевалась и выходила из дома. Даже завтракать на веранде, обратившись спиной и затылком к черному провалу двери, ей было очень неприятно.
Более того. В доме в трех комнатах было два подполья. Так вот, ни мама, ни Маша никогда не лазили в одно из подполий. А когда в него спускался папа, наверху сидела мама с запасной свечкой, и они все время переговаривались. Так что дом действовал явно не на одну маленькую Машу…
Второе подполье? А в него вообще никто никогда не спускался. В семье существовал негласный договор, что этого второго подполья как бы в доме и нет, и ни для чего его использовать нельзя. Потому что находилось это подполье в той комнате, где чувство жути давило сильнее всего и где домочадцы старались не задерживаться – даже взрослые.
На мой взгляд, эти эффекты могут возникать только в одном случае, и я прямо спрашиваю Машу:
– А вы в доме ничего не искали?
– Не-а… А что надо было поискать?
– Машенька, да тут же очевидно – кто-то лежит в вашем доме! То ли в одном, то ли в другом подполье! Скорее всего – во втором.
– Лежит? В смысле, покойник лежит?
– Он самый…
– Нет, мы не искали… Об этом и думать было бы неприятно. Но мне снилось…
– Ну-ка, ну-ка!
– Я тогда одна в домике ночевала, и мне снилось… Что отворяется подполье, и оттуда выходит такой черный, ходит по комнате. В этой комнате, где второй подпол, там даже днем неприятно, особенно если ставни закрыты. Вот мне снится, что там кто-то ходит. Я просыпаюсь, а ощущение, как будто там и правда кто-то ходит…
– Машенька, ты хотя бы понимаешь, с чем имеешь дело?
Маша пожимает плечами:
– Кто его знает…
– А когда построили дом? Кто в нем жил?
– Вроде какой-то купец… Он построил дом перед самой войной… в смысле, перед Первой мировой. А потом в доме много кто жил…
– А судьба купца? Кто у него был из домочадцев и жил в этом доме?
– Вроде племянник, и рассказывали, будто он ушел то ли к красным, то ли к кому-то еще, а потом пропал.
– Машенька, а тебе не приходила в голову такая вещь – что сначала он пропал, а потом уже появился слух, что он убежал к красным или там к другим бандитам?
– Ну откуда же я знаю!
– Маша, а во время Гражданской войны фронт проходил через Балахтон? Что тут вообще делалось в это время?
– Как будто сильных сражений, когда идет целая армия, не случилось, про них не помнят, но события были, потому что в самой деревне появились и белые, и красные. Мне рассказывали, кто из предков нынешних деревенских кого убил, кто был на чьей стороне. Но вот кто у кого убил, они помнят очень хорошо, а кто был в Красной армии, не так точно помнят.
– Тем более, это и не так важно… Получается, вполне мог появиться труп в подполе, верно?
– Мог…
Еще полчаса такого же содержательного разговора, и становится очевидно – в истории дома могло быть множество эпизодов, после которых в нем становится неуютно жить, и даже ясным утром одному оставаться в нем не хочется (особенно когда ставни прикрыты).
Способы лечения? Сначала надо оздороветь самому и научиться доверять собственным ощущениям. Потому что если взрослому здоровому человеку что-то не нравится в собственном доме – значит, что-то здесь не так… Не с человеком не так (если он взрослый и здоровый, то должно всегда и везде быть «так», а уж тем более дома), а с домом, и вообще с любым пространством, любым местом, из которого почему-то вдруг захотелось сбежать.
Беда в том, что современного человека так долго мурыжили чепухой про материалистическое понимание мира, так приучили считать любые идеи плохого места, сглаза или представления о загробной жизни предрассудками деревенщины, что большинство людей в это поверили. Тем более привык современный человек считать полнейшей чепухой любые неясные ощущения, томление духа и нежелание где-то находиться. Все это чупуха, бабство, дурь и вообще эмоции. А эмоции в этой системе ценностей полагается глубоко презирать, как что-то глубоко неполноценное.
В результате современный человек не доверяет себе, своим ощущениям; и если в каком-то месте у него что-то не так, ему легче предположить, что это с ним самим что-то не в порядке: заболел, крыша поплыла, сглупил, устал, и вообще непонятно почему разыгрались нервы. И, конечно же, пока человек ведет себя таким образом, он лечит не место, не дом.
Он не зовет священника; он не пытается выяснить, кто это из прежних хозяев остался в этом доме навсегда. Тем более, он ничего не ищет. Я понимаю – самому начинать раскопки в погребе, куда и днем по молчаливому согласию члены семьи не заходят, непросто. Ну так пригласить несколько человек! Сесть в комнате дружеской компанией и, передавая друг другу лопату, выяснить, наконец, некоторые вопросы.
Но чтобы начать лечить место, сначала надо излечиться самому.
Черная кошка
Уезжала соседка, проверить замужнюю дочь. Просила две недели, пока ее не будет, поухаживать за скотиной соседку. Что в этой истории необычного? Пока ничего. Странность даже не в том, что с первых же посещений соседки к ней пристала черная кошка; особенно кошка ждала конца доения, пока ей не нальют молока. Странности начались, когда соседка сказала мужу:
– Слушай… Я к Патрикеевне одна больше не пойду. Помоги мне, проводи, тогда пойду.
– Да почему, почему?!
– Из-за кошки…
– Ты что, «Сибирской жути» начиталась?!
– А ты сам посмотри… Кошка, кошка, а глаза-то у нее Дарьи Патрикеевны. Всякий раз, как приду в ее дом, везде за мной ходит, все, что делаю, смотрит, за всем наблюдает. А иду доить, сядет на заборе и сидит, смотрит. И глаза Дарьины… Кошмар просто!
Муж посмеяться посмеялся, но с женой раза два сходил, и выражение лица у него стало очень и очень задумчивым. Потому что черная кошка и впрямь появлялась сразу, как в ограду кто-то входил, шла за ними
