встал, чтобы попить: всегда после ужина на столе оставляли чайники с холодным чаем и кружки, сколько угодно сахару, варенья, сухарей и хлеба. Всего этого на столе стояло полным-полно, подростку оставалось только налить себе полную кружку…
Был примерно час ночи – во всяком случае, больше полуночи, потому что полночь уже пробило на стенных часах. На глазах у Сергея из стены показалось вдруг белое облачко, внутри которого мерцал желтый колеблющийся огонек. Вроде бы облако было совершенно бесформенным, но Сергею почему-то стало сразу понятно, что это не просто бесформенный белый комок, а что это – женщина, и в руке у этой женщины свеча. Облачко проплыло через стол, сквозь кровать и ушло в другую стену.
Почему-то Сергею не было страшно. Только утром, проснувшись, парень покрылся холодным потом: что же он видел-то?!
Сергей достаточно доверял руководству экспедиции и рассказал о виденном в полуночный час Леониду Александровичу Творогову, заведующему отделом «Древлехранилище» местного музея. Человек непростой судьбы, он учился вместе с основателем ленинградской школы археологии М.П. Артамоновым, был репрессирован, а вернувшись в конце 1950-х годов из лагерей, продолжал трудиться по профессии.
К удивлению Сергея, Л.А. Творогов буквально пришел в восторг от этого сообщения. Дело в том, что то же самое видел еще в 1910 году Николай Фомич Окулич-Казарин, генерал, председатель Псковского археологического общества. Н.Ф. Окулич-Казарин не делал тайны из увиденного, и о привидении стало широко известно.
Во Пскове еще в конце XIX века жила легенда, что одну из своих жен Поганкин замуровал живой в стену своих палат. Вот только где именно – никто не знает, и скелет несчастной так и не найден. Как видите, некоторые основания дать Поганкину именно такую фамилию у людей XVII века все-таки были основания.
Согласно нравам тех времен, ни спасти несчастную женщину, избавить ее от страшной смерти, ни наказать Сергея Поганкина они не могли, но некоторое мнение о нем имели и выразить были в состоянии.
Мне трудно сказать, что тут первично: привидение или легенда. Легенда вполне могла появиться после появления привидения как объяснение чуду, встречаемому время от времени. В этом случае привидение вполне может и не иметь к женам Поганкина никакого отношения. Это вполне может быть, между прочим, и его собственное, Поганкина, привидение. Или привидение его приказчика, его мамы или любимого дедушки.
Вообще-то, есть много причин считать, что без замурованной женщины не обошлось, – уже потому, что ведь и Сергей Белецкий в 1965 году, и Н.Ф. Окулич-Казарин почему-то сразу поняли, что этот белый кокон – именно женщина. Но если легенда все-таки вторична, мы не имеем права не сделать предположения, что привидение может быть кем угодно.
А возможен и другой вариант – весь Псков отлично знал, какая судьба постигла госпожу Поганкину, а уж через какое-то время в Поганкиных палатах появилось и привидение.
Предполагать можно с равным успехом и то, и другое. Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в существовании привидения. И многие жители Пскова знают о привидении в Поганкиных палатах давно и хорошо.
Глава 34
КАК ОТНОСИТЬСЯ К НЕПОНЯТНОМУ?
– Я просто не знаю, как мне к вам отнестись…
– Отнеситесь с уважением, тем более что я – давний романтик каторги.
Писаницы – явление известное и уж никак не таинственное. Русскому населению они известны с момента появления в Сибири, и само это слово встречается уже в рукописных летописях XVII столетия. Местами писаные скалы просто невозможно не заметить, так они бросаются в глаза всякому идущему и едущему.
Сейчас под водами Красноярского моря оказалась долина Енисея – торная дорога всех народов с древности. Выходящие к долине скалы местами сплошь были покрыты изображениями, сделанными в разные эпохи. Различаются стили, различаются сюжеты разных эпох. Охотники изображали диких животных, служивших им пищей, дававших все необходимое для строительства жилищ, шитья одежды. Особенно важным сюжетом в эту эпоху служил лось – основное и самое ценное промысловое животное. Не менее важный сюжет – лодки со множеством гребцов, изображения Солнца. Рыбная ловля была ненамного менее важной, чем добыча диких зверей, а Солнце – очень уж важное светило в ледяной беспредельности Сибири. Очень заметно, что изображения на скале не процарапывали, а выбивали. Иногда выбивали очень тщательно, аккуратно, но именно выбивали, и самым примитивным образом, камнем по камню.
А поверх этих изображений или чуть в стороне выбиты писаницы более поздних времен: стада домашних животных, пастухи, собаки; люди натягивают луки, обращаясь лицом друг к другу. У людей теперь есть собственность, есть что отнимать друг у друга и есть что защищать. Вот дома – уже не островерхие чумы, а сложенные из бревен дома-избы. Вот удивительные существа – в точности такие же, как на резной кости и на каменных изваяниях окуневской культуры. Вот свастики – доказательство арийского присутствия. Вот летящий скифский олень – точно таких же оленей, только золотых, находят археологи в курганах от Северного Китая до Причерноморья – везде, где побывали скифы. Вот верблюд, кости которого появляются в Хакасии не раньше II века по Рождеству Христову.
На Большой Боярской писанице изображен целый поселок: тут и юрты, и деревянные избы, и стада лошадей, коров, овец, домашних оленей. Доброе солнышко, почти как на детских рисунках, смотрит на эту картину. А что сделана писаница именно в скифское время, свидетельствуют изображения огромных ритуальных котлов на трех ногах-опорах. Такие котлы известны по всем территориям, на которых когда-либо жили скифы.
Ученые различают писаницы времен нашествия хунну, Средневековья, когда на Енисее появились тюрки-кыргызы, писаницы той краткой, но славной эпохи, когда Кыргызский каганат стал одним из сильнейших государств Центральной Азии.
Эти поздние писаницы сделаны уже совсем иначе. Частично выбиты, но выбиты металлическим инструментом, оставлявшим гораздо более глубокие и ровные ямки-углубления. Часто ямки соединены острым и очень твердым инструментом, позволявшим царапать скалу, наносить на ней длинную борозду с почти что ровными краями.
Может быть, когда-то писаницы раскрашивались. По крайней мере, в Сибири найдены и пещерные росписи, а следы окраски на некоторых писаницах как будто прослеживаются. Но если краска и была – она давно смыта снегом, дождями и туманами, раскрошена перепадами температур и унесена весенними ветрами. Мы любуемся «голыми» писаницами так же, как античными статуями – ведь в Элладе статуи тоже окрашивали в разные цвета, одевали в пышные одежды, вставляли в глазницы камни. Все это великолепие не выдержало натиска времени, но ведь ничто не мешает нам воспринимать благородный обнаженный мрамор статуй.
Конечно же, в разных районах Сибири стили писаниц очень менялись. Сибирь необъятна, и населяли ее народы не менее различные, чем, допустим, русские и китайцы. Или чем англичане и арабы. Народы могли быть маленькие, малочисленные. Даже в самые лучшие для них времена численность юкагиров или нганасан не превышала нескольких тысяч человек. В неблагоприятные эпохи – нескольких сотен. Но ведь каждый народ, даже самый маленький, – это свой язык, своя история и культура, свои отношения с внешним миром, свое восприятие «других». Это особый мир, в такой же степени самобытный и увлекательный, как и мир культуры больших цивилизованных народов, насчитывающих не десятки тысяч, а десятки и сотни миллионов человек.
В книге Якова Абрамовича Шера «Петроглифы Северной и Центральной Азии» насчитывается пять огромных районов, в каждом из которых изображения, сделанные на один и тот же сюжет, исполнялись в разных стилях.
Кроме того, сама Сибирь очень уж разная. На юге Сибири еще возможны были земледелие и скотоводство и на их базе – цивилизация. На юге Сибири возникали культуры скотоводов, передвигавшихся по степному коридору на восток и на запад. По югу Сибири прошло расселение арийских племен. Есть основания полагать, что именно на юге Сибири шло и формирование арийской (индоевропейской) племенной общности.
