не решился — у посетителя был респектабельный вид. Выяснив личность гостя, дежурный лично проводил его в кабинет заместителя начальника, майора Водяного.
Майор оказался невысоким человечком плотного телосложения, с коротко стриженными вьющимися седыми волосами, смешно оттопыренными ушами и пухлыми, мягонькими, теплыми ручками. Он улыбался жабьей улыбкой, и было видно, что это выражение лица вообще ему свойственно.
Майор не спешил перейти к сути. Застенчиво гримасничая, он рассказал, что происходит от очень древнерусской фамилии и что все его предки по мужской линии так или иначе охраняли порядок в этом болоте, а по женской… Он мог говорить еще долго и много, активно жестикулируя, если бы Егор не намекнул, что было какое-то дело…
— А, да… эта дела… Ну да… Виите ли. Сеодня ночью инспектор ДД астанавил на Садоуам кальце атамабиль инастраннаа праизводства. Такой странный, старинный, непривычный для нашеа орада, каторых не так уж и мноа. Джип типа «Хаммер». Инспектор знал, шо эта ваша машина. Астанавил он вас, патаму шо вы странна ехали, не саусем ровна. Астанавица вы ни пажилали…
Егор слушал бред Водяного и все время хотел его астанавить. Но речь майора так плавно лилась и была такой плотной и непрерывной, что невольно пришлось дослушать до конца. Хотя и не только поэтому. Похоже, прояснялась еще одна странность. Дело в том, что утром Егор не нашел своего джипа внизу у подъезда.
— Када вас данали и все-таки астанавили, с помащью оперрупы, выяснилась, шо вас у машыни двое. Двое Мельникауых Егораф Фёдаравичей.
Тут уж Егор не сдержался.
— Послушайте, майор, вам наверное, не совсем хорошо?..
— Да-да, мене нармальна. От ани, от ани — ихние дакументы.
И он выложил на стол паспорт и водительские права Егора.
— У аднао были от эти права, а у друоа — паспарт. Оба дакументы — ваши. Но эти странные аспада, каторые, нада сказать, нахадилися у паследней стадии алкаольнаа апинениа, уверяли, шо дакументы эти удаставиряют их личнасти на усе сто працентау. Кроме тао, в их карманах, при обыске, были абнаружены еще и от эти от паспарта.
На столе появились еще две красные книжицы. Егор посмотрел. Мельников… Вместо имени Даниил, криво замазанного фиолетовым маркером, в паспорте было коряво написано «Егор», в другом документе было сделано то же самое, только замене подверглось имя Леонид. Егор закрыл ладонью верхнюю половину лица и сильно потер пальцами веки.
— Скажите, я могу с ними увидеться?
— Да, канешна, канешна, — засуетился майор. — Привезли-та их да нас, патаму шо ближе всео… Да и не хателась придавать, так сазать, дела ахгласке, всяка бывает, все-таки не чужие… Наскока я панимаю.
— Да-да, не чужие…
Водяной шел по коридору чуть впереди своего гостя. Вышли в приемное отделение. В темном аппендиксе чернела решетка «обезьянника». Егор подошел к камере. Братья сидели на узкой лавке. Повернув головы, они виновато смотрели на Егора.
— Брат, ты прасти нас… критинау, — старший-средний пахал взглядом землю и почему-то говорил точно как Водяной. — Виски у тебя улетнае была, а у нас этта… курнули, кароче… ну и… бес папутал. Не знаем, как эта вышла…
Старший-старший после личных допросов майора говорить, похоже, вовсе не мог, но и он промычал что-то из солидарности со средним и покивал лобастым черепом.
Егор махнул на них рукой и пошел в кабинет к Водяному договариваться.
Когда ставший еще более любезным майор привел Егора в гараж, где стоял его «Хаммер», Мельников не смог сдержать смеха. Весь салон машины был набит до отказа. Там кособочились телевизор, музыкальный центр, какие-то коробки, пакеты, посуда, и все это смягчала одежда, накомканная по щелям. А в остальные промежутки были распиханы десятки бутылок из бара. Егор покачал головой и полез в карман за бумажником. Естественно, бумажника не было. Тогда майор, застенчиво улыбаясь, протянул Егору его комм и портмоне. Егор поблагодарил, майор собрался было уйти, но тут вдруг повернулся и, глядя Егору в глаза, произнес почти без этого своего дурацкого говора:
— А ведь я батюшку вашего хорошо знал… семь футов ему под килем… И, довольный произведенным эффектом, продолжил: — С моей помощью он «Мельницу»-то сумел открыть. Я тогда в вашем районе начальником ОВД был, со многими серьезными людями дружбу водил. М-да… А на батяню вашего вы один из всех братьев и похожи. Такие вот пирожата…
Водяной вздохнул, махнул рукой и перешел на говор:
— Ну, всео вам добраа…
И зашлепал мелкой трусцой, как будто только что вылез из болота.
Выйдя из отделения, братья расползлись по домам, клянясь младшему в вечной любви. Так и закончился этот идиотизм. С тех пор Егор братьев еще долго не видел.
Ну а потом, после этой безумной истории, поскольку, как известно, проблема одна не приходит, и появились те самые серьезные люди (или, может, не самые, но серьезные — это уж точно). И ладно, хотели бы они миллион, так нет — им нужно было другое. Точнее, ему.
Потому что эти «серьезные люди» выглядели во плоти как один: пожилой, но крутой человек.
Что ж, настало время снова выпустить на арену полковника Оловянникова. Шагом марш, дисциплинированный наш!.. Как он браво шагает, поправляя свой излюбленный старенький френч и седой жесткий ежик волос!
История Оловянникова вкратце (телевизионным стилем чтобы не загружать особо ленивых лишними сюжетными линиями и росписью подробностей, потому что мало у кого в наше время хватает душевной плавности воспринимать многоплановость бытия: всем подавай голимый экшн мордобой эрос танатос) такова: вместо ступни у него протез, ногу оставил в армии — слишком много свинца выпало однажды на его долю; после демобилизации Оловянникова сразу взяли в Главное Управление Правопорядка, сошкой; но скромная должность — не помеха для умного человека, время и старания дали результат, Оловянников стал расти (в смысле карьеры), а тут одноногость его вообще к месту пришлась — любимым персонажем Шефа с детства был старина Джон Сильвер.
Ну и потащили Оловянникова наверх. Вот так, не спеша хромая по коридорам с этажа на этаж, он и сделал себе карьеру. А когда со службой устаканилось, стал подумывать Оловянников о гнезде. Полюбил юную балерину по имени Эльза и женился на ней, но спустя два года она сгорела при пожаре в их загородном доме.
Эльза тогда вернулась с гастролей из Дании, поехала сразу на дачу, а там… дом горит, машина во дворе. Поняла балерина, что Оловянников здесь, вошла в горящий дом, вытолкала его, бесчувственного, через окно наружу, а сама почему-то не смогла выбраться, осталась внутри.
Когда он очнулся, по пепелищу бродили пожарные и врачи, а обгоревшее тело жены уже упаковали и собирались увозить; он потом не хотел жить, много пил, попытался себя убить: вывел тачку на середину трассы, на спуске, сразу после высоты, выжрал пузырь водки и лег под передним бампером — так, чтобы, когда кто-нибудь звезданет, желательно на фуре, она аккурат на него, и… короче, не сдох чудом, какой-то старикан на «запоре» шел километров под тридцать, ну и успел затормозить… Долго Оловянников помнил глаза того пенсионера.
Потом разгорелся он идеей мести (что дом умышленно подожгли и покушались на его жизнь, даже не сомневался). Потратив год, вычислил: виноват некто Тролин, коммерсант, которому Оловянников наступил в свое время на хвост по долгу службы, — вычислил и убил его, Тролина этого, да так, что не подкопаешься: вскрытие показало сердечную недостаточность, и это в какой-то степени было правдой. Отомстив, Оловянников успокоился. Не сразу, конечно. Все связанное с балетом, вызывало у него теперь приступы тоски. Примерно такие же чувства стал он испытывать к опере и драме. Зато полюбил Оловянников воду: реки, моря, озера — активный влажный отдых.
При малейшей возможности выбирался к воде. Причем чем больше ее было рядом с местом отдыха, тем спокойнее он себя чувствовал.
Работу свою Оловянников любил и потому относился к ней неформально. Полковник презирал
