– Эта штука как минный тральщик.
– Не понимаю…
– Минный тральщик. Тащит за собой трал, на одной скорости, на другой. Так-эдак… И собирает мины, взрывает их.
– Я знаю, что представляет собой процесс разминирования акватории, – отмахнулся Иван. – Я в Севастополе был, статью писал. Только не пойму, как это связано с этим… ну…
– Это просто версия. – Воскобойников покрутил в воздухе сигаретой. – Эта ваша штука находит всякие ненормальности и как-то притягивает их к себе, активирует, если хотите. Прошли вы по болоту, а там – бац! – проклятое место. Может, если бы вы без медальона шли, так и протопали бы. Не заметили. Или, например, не протопали, а утопли к чертовой матери. Но по естественным причинам. Безо всякой мистики. Минный тральщик, понимаете?
– То есть если бы не этот предмет, все было бы хорошо?
– Я не сказал «хорошо». Я сказал – по-другому. Может, вас убили бы в самом начале войны. Где-то там, по дороге на Слоним. Авианалет! Бац! – Воскобойников развел руки в стороны, изображая самолет, и очень натурально загудел пикирующим истребителем. – И крышка. Или там змея укусила.
– Или сосной придавило, – пробормотал Лопухин.
– Ну, или так. Хотя это вряд ли. Скорее вы на гадюку наступите, чем на вас дерево упадет…
– Да уж… – Иван опять вздрогнул, тоскливый, заунывный скрип донесся снова. – Так вы, значит, думаете, что все это… от медальона?
– Нет, – Воскобойников покачал головой. – Поймите, есть вещи, которые просто есть. Есть и все. Вне зависимости от того, знаете вы о них или нет, попадаете вы под их влияние или нет. Они просто есть.
– Как мины? – догадался Иван.
– Да. Как мины в акватории. Но только ребята с минного тральщика знают, как их найти. И знают, как они выглядят. Для всех остальных это просто статистика. Понимаете? Корабль такой-то не вернулся из плавания. Пропал. Для одних статистика. Для других мгновенный взрыв, холодная вода и ужас смерти, о котором они уже никому не расскажут. Но только матросы на минном тральщике знают истинную причину… Вот так. – Он затянулся. Выпустил в окно облако дыма. – Но это только версия. Понимаете, к чему я веду?
– Нет, – честно ответил Иван. – Не понимаю.
– Это версия. Я стою на берегу и вижу корабль. Я не знаю, что это за посудина, минный тральщик, баркас, крейсер или баржа. Я вижу черточку на горизонте. А что там такое на самом деле, знаете только вы!
Лопухин развел руками.
– Я не знаю.
– Знаете, – Воскобойников улыбнулся. – Просто у вас нет таких слов… Вы их не найдете тут, не найдете. Поэтому…
И снова заскрипело что-то во дворе. Тоскливо и протяжно. Но не так как в прошлый раз.
Воскобойников отскочил от окна, бросил недокуренную сигарету. Стремительно захлопнул створки и задвинул шторы.
– Погасите свет!
– Что? – не понял Лопухин.
– Погасите свет!!! – рявкнул Воскобойников.
Иван ткнул пальцами в выключатель. Навалилась темнота. На всякий случай он засунул руку в карман и сжал медальон. Мало ли…
Из окна в комнату проникало достаточно света, чтобы можно было разглядеть Воскобойникова, прижавшегося к стене и через щелку в шторах выглядывающего на улицу. В его руке снова появился знакомый большой пистолет.
– Что случилось? – прошептал Иван. Его сердце бешено колотилось. И снова, как когда-то в Белорусии, он почувствовал… Он
Повеяло холодом. Звуки сделались глуше. Тяжело бухала в ушах кровь. Все тише, все медленней…
– Кто там? – спросил Лопухин. – Кто это? Кто?
Воскобойников не отвечал.
Так продолжалось долго. Долго… Время тянулось, потрескивало рвущейся паутиной.
«Господи, – думал Лопухин. – Что я делаю тут? Зачем я опять вернулся туда, на войну? Ведь у этого сумасшедшего своя война… Один только бог знает, сколько она уже длится… С Карелии он ее притащил за собой! Но что я здесь делаю? Уходить надо…»
Но кончилось все внезапно. Будто где-то щелкнул невидимый выключатель. Раз!
Воскобойников обмяк. Спрятал оружие, раздернул шторы и щелкнул выключателем. Иван зажмурился, таким ярким показался свет.
– Мой вам совет… – устало произнес Станислав Федорович. – Отвезите эту штуку к чертовой матери. Туда, откуда взяли. Иначе не будет вам покоя, как мне. Иначе не будет…
– Вы… – Губы едва слушались Ивана. – Вы не выбросили тот предмет, да? Он с вами?
Воскобойников посмотрел на Лопухина. Тяжело посмотрел. Исподлобья. И Иван понял, этому человеку ничего не стоит просто взять и убить его… Просто взять и убить!
– Уходите, – сказал Станислав Федорович и отвернулся к окну. – Уходите.
Иван поднял портфель и пятясь вышел.
На следующий день он отправился на вокзал и взял билет в один конец.
95
Из Петрозаводска шло два пассажирских. Один утром и один вечером. На утренний Иван опоздал, поэтому, стараясь как-то убить время, он бродил по этому городу, чем-то неуловимо похожему на Ленинград. Чем? Лопухин понять не мог. Может быть, неким кровным родством, каким похожи друг на друга все города, основанные неутомимым Петром?
Иван долго сидел на набережной, подкармливая воркующих голубей купленной в ларьке неподалеку булочкой. С Петрозаводской губы тянуло прохладой, неслась куда-то быстрая «Комета» и пыхтел натужно трудяга-буксир. Голуби жадно рвали друг у друга кусочки хлеба. А потом, осмелев, стали подходить ближе, настороженно глядя на Ивана, и клевать булку прямо у него из рук.
Лопухин улыбался, и, наверное, за многие эти годы, длинные, невыразимо тягостные, он вдруг почувствовал покой и… счастье? Словно воздух вокруг сгустился. Засиял мягко. Окутал теплом.
Остро защипало глаза. Все поплыло…
Иван сидел так много часов. Или много лет?
Он просидел на этой набережной всю свою жизнь. От самого начала. Рождение, детство. Голод. Учеба. Работа. Война. Ивану казалось, что на войне он погиб. Умер от кровоизлияния в мозг. Но ожил. Родился заново, уже другим. Потом война кончилась. Снова была работа. Много работы! Чтобы восстановить, поднять разрушенную страну. За этой работой, заботами, поездками многое стерлось из памяти. Затерялось. Та невероятная, острая связь с природой, которую ощутил Иван тогда, в сорок первом, стала слабеть. Отмирать как ненужная в суетливой городской жизни. И только тревожное, острое чувство не покидало Лопухина. Ему казалось, что он пропустил что-то очень важное. Наконец терпеть эту тупую боль стало невыносимо, и Иван нашел Воскобойникова. А потом уехал в Карелию.
Булочка кончилась, но голуби не улетали. Они плотной стаей окружили Лопухина. Ворковали, летали над ним, дотрагиваясь легкими перьями до его головы. Иван сидел с закрытыми глазами и улыбался.
А потом встал и пошел на вокзал. И немногочисленные в этот час прохожие с удивлением смотрели вслед человеку, над которым облаком кружили птицы.
Зайдя в вагон, Иван забросил на полку окованный железными уголками чемодан и сел на жесткую, обитую коричневым дерматином скамейку. Пассажиров было немного. Какие-то говорливые тетки с узлами, четверо молодых людей, наверное студентов, густо дышащий перегаром мужичок, и все.
Поезд тронулся. Ивана окатило запахом сена… он закрыл глаза и на какой-то миг оказался там, в трясущемся товарняке…
За прошедшие годы станция Вирасвара выросла в большой железнодорожный узел. И вместо старого, вечно сырого и холодного сарая, стоял теперь большой каменный дом.
