наблюдая за маленькой колонной
Машины остановились. Офицеры вылезли из «фиата» и принялись рассматривать чудную машину странноватого вида.
– «Уэллсли», трехместный самолет-разведчик, – сказал Ягер, приложив ладонь ко лбу и вглядываясь вверх. – Около тонны бомб на внешней подвеске, тихоходное корыто…
– Будет бомбить? – спросил Фрисснер.
– Вряд ли. Маленький итальянский отряд, что; ему с нас? К тому же он не знает, что тут под тентами, вдруг зенитные пулеметы? Да и наши МГ могут его запросто достать.
– Может, пальнем? – спросил азартный Богер.
– Не стоит, – сказал Артур. – Пусть себе летает. Нам лишний шум ни к чему.
Англичанин покружился еще немного и ушел на север. Фрисснер повернулся к машине и обнаружил, что Муамар стоял все это время практически у него за спиной. Ничего не сказав, проводник зыркнул глазами из-под своих тряпок.
– Вот и все. Спектакль закончен, – пробормотал Ягер. Он спрыгнул с подножки «фиата», обошел вокруг машины.
– Что вы мечетесь? – спросил Фрисснер ехидно.
– Я думаю, – сказал штурмбаннфюрер без всякой злости. – Некоторые думают сидя, некоторые – лежа, а я думаю в движении. Знаете, я не уверен, что этот самолет был таким уж безобидным.
– Мания преследования, – прошептал Богер так, чтобы Фрисснер слышал, а Ягер – нет. Но штурмбаннфюрер услышал.
– Отнюдь, – сказал он – Какого черта делать здесь разведчику? Шпионить за чахлым гарнизоном Эш- Шувейрефа? Он стратегически ничего не значит, и гонять сюда самолет – значит неразумно распоряжаться авиацией, которой у «томми» не так уж много. Кто-то что-то знает.
– Осталось начать поиск британских агентов среди нас, – с вызовом сказал Фрисснер.
– Чем черт не шутит… – Ягер забрался в салон и оттуда добавил нетерпеливо: – Ну, мы едем или нет?
Примерно около двух часов дня небо впереди заволокло сизыми тучами.
– Дождик, – сказал Богер почти радостно.
– Это не дождик, – Замке покачал головой. – Дождик тут в редкость… А вот песчаная буря – другое дело.
– Что вы сказали? – вскинулся Ягер.
– Песчаная буря, – повторил Замке. – Не волнуйтесь, она далеко. Вряд ли нас заденет.
Сзади засигналил грузовик, и Богер остановил машину Практически тут же в дверцу постучал Муамар. Он что-то показал на пальцах, и Ягер сообщил:
– Советует остановиться и переждать.
– Ради бога, – пожал плечами Фрисснер. – Тем более время обедать.
На горизонте собирались черные тучи.
Разогретые на спиртовках мясные консервы пришлись как нельзя кстати. Кое-кто из солдат отхлебывал из фляжек явно что-то спиртное, но Артур не стал делать замечаний – пустыня есть пустыня, и пусть лучше кто-то напьется и мирно спит в кузове, чем… Чем сделает нечто такое, что навредит экспедиции.
Замке ковырялся в банке без особого аппетита. «Вот кому бы глотнуть коньяку», – подумал Фрисснер и совсем уже готов был поделиться с ученым своим запасом, когда его опередил Богер.
– Выпейте, что ли, малость, – сказал он, протягивая Юлиусу фляжку. Эту блестящую фляжку с монограммой кригсмарине[21] Богер выиграл в карты у какого-то моряка в Киле и никогда с ней не расставался, уверяя, что выигрыш – к выигрышу.
Никто, правда, не собирался напиваться. Обст полностью контролировал ситуацию, и у Артура не было оснований ему не доверять. Из офицеров больше всех выпил Ягер, и Артур отметил для себя, что эту слабость штурмбаннфюрера надо бы иметь в виду.
– «Стэн», – Богер похлопал ладонью по коробчатому корпусу автомата. – Старина «стэн», вот уж не думал, что придется снова за него браться.
– Будем надеяться, что работать ему не придется, – сказал Фрисснер. Сам он на это не надеялся, но и вероятного противника как-то не представлял. Англичане? Глупости, так далеко они не забираются, разве что какой-нибудь летучий отряд вроде них самих… Местные гораздо опаснее, но и они хозяйничают севернее и восточнее, а здесь им попросту нечего делать.
«Нужно обязательно поговорить с Юлиусом. Рукопись его отца – не более чем путевые заметки, основанные на том, что писавший считал само собой разумеющимся, и оттого непонятные стороннему читателю. Возможно, Замке-младший что-то объяснит, растолкует».
Фрисснер не любил неопределенности, а эта затея с самого начала была одной сплошной неопределенностью…
Ему уже несколько раз было по-настоящему страшно. И страх этот не имел ничего общего с тем, который испытываешь, подкрадываясь ночью к стоящему спиной вражескому часовому, с тем, который леденит душу, когда летишь под зенитным огнем в «юнкерсе», с тем, который переживаешь под артиллерийским обстрелом, лежа в мелкой воронке, а по спине градом барабанят комья земли и части тел тех, кому не повезло…
Это был другой страх – липкий, медленный, заползающий во все клетки тела. Боится не мозг, не сердце, боится весь организм.
