– Можете считать, что я соскучился по умному собеседнику. После наших дневных приключений тянет пофилософствовать, согласны? Установим перемирие…
– Да. – Фрисснер усмехнулся. – Говорят, такое бывает после ночного артобстрела.
– Охотно верю…
– Странно, но однозначно ответить на ваш вопрос, Людвиг, я не могу.
– То есть? Вам все равно, есть ли эта штука или ее вообще нет?
– Нет, почему же? Не все равно, я как-то не привык гонять своих ребят на рискованное дело без всякого смысла. Конечно, мне бы хотелось найти то, за чем мы идем. Так что получается, что в существование… – Фрисснер помялся, – артефакта, будем так называть, я верю.
– Да, действительно получается. Вы ухитрились дать название тому, о чем я говорил. Вера. Вы верите, но не знаете.
– Это еще называется: хотеть верить.
– На мой взгляд, разница между верой и желанием верить не такая уж большая.
– Как посмотреть…
– И смотреть нечего, хочешь верить – верь! А что касается мистических особенностей артефакта?
– Мне кажется, это бред, – отозвался Фрисснер. – Сказки, которые местное население наплело в изобилии вокруг чего-то… обыкновенного.
– Почему?
– Знаете, Людвиг, технический уровень всего исламского мира сильно отстает от технической мысли Европы. Представьте, как посмотрели бы эти люди всего пару сотен лет назад на наш сегодняшний танк! Сколько легенд и сказок наворочали бы они вокруг обыкновенной, пусть и сложной, машины.
– Да, но современный танк не может попасть в то время.
– Не может, но это только пример. Предположение.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что все эти мистические сказки о чудесах, об артефактах не больше чем… результат нашего непонимания. Огромного непонимания чего-то вполне объяснимого.
– И какова же, по-вашему, природа непонимания?
– Очень просто. Нет знаний, которые бы помогли нам освоить то, чего мы сейчас не понимаем. Так же, как у бедуинов сто лет назад не было бы знаний для того, чтобы постигнуть случайно заскочивший к ним танк. И даже для того, чтобы как-то объяснить сам факт его появления.
– Вы сами себя опровергли. Получается, что вы верите в те сказки, которыми кишит пустыня. Просто, по вашим же словам, мы не обладаем должными знаниями, чтобы увидеть в этих сказках истину и… – Ягер покрутил в воздухе пальцами, – и вскипятить на огне воду.
– Да, но среди сказок еще нужно выделить ложь, которая неизменно будет там присутствовать.
– Совсем не обязательно. В примере с тем же танком… Тогдашние бедуины могли бы слышать от кого- то, что этот неведомый артефакт-танк способен метать на невероятное расстояние огонь и смерть. Но привести в действие механизм они бы не смогли. Таким образом, таинственное свойство артефакта-танка оказалось бы недоказуемым и со временем было бы признано враньем. Мы опять упираемся в вашу теорию о том, что обществу нужны знания для использования той или иной системы. А значит, неправды в сказках нет!
Фрисснер задумался.
– Получается, – через некоторое время сказал он, – что с большой долей вероятности можно допустить существование всего. Только следует учитывать, что у человечества часто нет достаточно знания, чтобы убедительно доказать это?
– Ну, в общем так.
– То есть легенды не лгут. И если у тебя не получается то или иное, описанное ранее, действие, то виноват в этом только ты. Это весьма опасные речи, Людвиг.
– Не сказал бы. Это частный случай ницшеанской философии.
– Вы изучали Ницше? – спросил Фрисснер.
– Так же как и вы.
Фрисснер кивнул и выудил из вещмешка флягу.
– Глотните. Коньяк.
Ягер благодарно что-то промычал и, запрокинув, флягу, сделал глоток.
– Неплохо, – сказал он, возвращая фляжку, – Хотя я далек от этого эстетства… Конечно, я могу отличить хороший ром от плохого и водку от шнапса, но…
– Понятно. – Фрисснер тоже глотнул обжигающей жидкости. Поболтал фляжку, пытаясь по звуку определить, сколько в ней осталось.
– Как вы считаете, мы надолго застряли? – спросил Ягер, оглядывая темные силуэты грузовиков.
– Не знаю. Завтра Богер и Вайсмюллер разберутся.
– Ваш Богер – хороший механик?
