стоишь, свинья?!» А Ягер – артист, и никогда не знаешь, каким он станет через секунду, не говоря уж о том, каков он на самом деле…
– Это точно, это точно… – Штурмбаннфюрер наконец успокоился и крепче сжал плечо Замке. – Но вам, Юлиус, бояться, собственно, нечего. Ведь так?
– Наверное. Хотя… – Замке набрал в грудь побольше воздуха. Решился. – В наше время бояться всегда есть чего.
– Очень многозначительно сказано, – невозмутимо проговорил Ягер. – Узнаю интеллигентного человека. В ваших устах даже бунт выглядит, как строка из научной диссертации. Вы не человек действия.
– Да, возможно. – Замке очень хотел стряхнуть с плеча вцепившуюся руку штурмбаннфюрера, но он боялся.
– Вы не человек действия. – убежденно повторил Ягер. – Вы интеллигент. Поэтому и загремели в Бельзен, а не, скажем, в Освенцим. Вы по большому счету безобидный человечек. Вся интеллигенция – очень безобидная штуковина. Вы любите поговорить, дымя дешевыми сигаретами, пошуметь… А толку? Вы бы взяли в руки винтовку?
– Если бы пришлось… Хотя…
– Чушь! Вы бы никогда не взяли в руку винтовку! Вы не способны убить человека, даже если он будет на ваших глазах насиловать вашу же жену, а ружье будет стоять за дверью. Вы безобидный человечек. И знаете, Юлиус, я вас боюсь!
– Что? – Замке показалось, что он ослышался.
– Да, да! Боюсь. Вы думаете, что самое страшное, это Бельзен? Или тот же Освенцим? Или гестапо? Вздор! Нет ничего страшнее вас.
– Почему это?
– Потому что именно такие, как вы, Юлиус, будут править миром, когда мы сойдем со сцены. И тогда я не дам за этот мир даже окурка. Или горсти вот этого песка. Нет ничего хуже болтунов, витающих в своих заоблачных империях…
– Эмпиреях… – автоматически поправил его Замке.
– Нет, друг мой, не нужно ловить меня на неточностях. Я сказал именно то, что сказал. Интеллигенты всегда готовы выстроить некую придуманную империю! И не просто выстроить, а воплотить! На костях таких, как я. Каждый из вас, это такой… Мягкий Знак! Внешне безобидный, но изменяющий слово до неузнаваемости. Мелкий человек, способный натворить много, очень много бед во имя своих выдуманных идеалов. А потому мне страшно…
– А вам не страшно говорить то, что вы говорите?
– Нет. – Ягер покачал головой – Вы, конечно же, думаете, что я намекаю на фюрера. Ничуть не бывало! Фюрер практик и великий человек! Фюрер делает великое дело, он уже где-то там, за гранью. Не таким, как вы, судить его. Хотя я уверен: именно такие вот умненькие трепачи будут это делать. Не сейчас, так в будущем. Но если мне предстоит умереть, я постараюсь сделать это с его именем на устах. Я готов умереть за Адольфа Гитлера!
Последнюю фразу он выкрикнул громко, так, чтобы это слышали бескрайние пески и бескрайние небеса.
– А вы, такие как вы, Юлиус, будут говорить о ценности каждой жизни, о необходимости жить, о необходимости прощать врагов, о… этом… Сейчас вспомню… Я слышал эти слова от одного болтуна в кабаке. Еще в двадцать шестом… Ах да, этот очкарик долго говорил о ценности, необходимости и назвал этот болтологический комплекс «общечеловеческими ценностями». Вот так-то, Юлиус, я боюсь. Боюсь, что такие, как вы, напишут на знамени эти мифические ценности и во имя их утопят континенты в крови. Добрые любители поболтать. Ценностей для всех не бывает, запомните это, дорогой профессор. Вы не обиделись?
– Нет… – Профессор протирал очки. – Я вас внимательно слушал, штурмбаннфюрер.
– И что же вы можете возразить? Хотите коньяку?
– Нет, нет, благодарю… Я… – Замке внезапно почувствовал, что ему невероятно хочется выпить. – Давайте.
– И это верно! Мне уже хватит, а вам еще недостаточно. Пейте! Раньше вечера мы все равно не тронемся…
– Почему же?
– Такое у меня ощущение…
– Ну и черт с вашими ощущениями, – вдруг расхрабрился Замке и хлебнул. Коньяк был плохой и сильно бил в нос сивушными маслами. Замке закашлялся и скривился.
– Поганая бурда, правда? – участливо спросил Ягер. – Есть только одна бурда, которая хуже этих помоев.
– Какая же? – спросил Замке сдавленным голосом.
– Американское виски. Пили когда-нибудь?
– Не приходилось.
– И не пейте. Американцы ничего не смыслят в алкоголе. Это естественно.
– Почему же?
– Вы меня удивляете… Хотя это закономерно. Для интеллигента, конечно.
– Прекратите намекать, – сказал Замке и выпил еще. В голове приятно зашумело. Профессор вспотел.
