товарищу Дзержинскому.
– Давайте не будем устраивать митинг, – поморщился Леплевский, словно и не он несколько минут назад кричал о заданиях партии и ножах в спину. – Товарищ Нахамкес, что можете сказать про вот этого Зюкина?
– Ничего не могу сказать, – растерялся Нахамкес. – Член партии, красноармеец...
– С какого года в партии большевиков?
– С этого самого, – сказал Зюкин. Выглядел он испуганным, видать, и сам был не рад, что затеял эту свистопляску.
– А товарищ Большаков, между прочим, с девятнадцатого, – тихо сказал Воскобойников. – Не в самое спокойное время вступил, на фронте. Знал, что будет, если он, бывший офицер, к белым в плен попадет. И всё равно вступил. А вы, товарищ Зюкин, чего ждали? Победы мировой революции? Так рановато еще...
Красноармеец сжался в своем углу, из приоткрытого рта по щеке стекала струйка слюны.
– Мы имеем слово проверенного в боях партийца, пусть и «из бывших», против слова какого-то шибздика, – продолжал Воскобойников. – Несерьезно, товарищи. Спектакль какой-то получается.
– Всё понятно, – сказал Леплевский, грозно нахмурившись. – Всё понятно, Нахамкес! Арестовать этого... Зюкина, а вы, товарищ Большаков, простите. Официально приношу вам извинения, как начальник губотдела. Освободить!
Зюкина, что-то суматошно бормотавшего, потащили прочь, а Большаков только попросил:
– Оружие верните.
– Нахамкес! Оружие товарищу вернуть, а с тобой я разберусь потом, – пообещал Леплевский. – И вы, товарищ Воскобойников, извините уж, что пришлось вот так вот...
Николая Витальевича Большакова, полковника, преподавателя академии Генерального штаба РККА, арестовали в начале октября тридцать седьмого, через несколько дней после ареста комдива Кучинского, начальника академии. В январе тридцать восьмого Военная коллегия приговорила Большакова к расстрелу.
Израиль Леплевский дослужился до начальника Особого отдела ГУГБ НКВД, затем стал народным комиссаром внутренних дел Украинской ССР, но пережил Большакова ненадолго – его расстреляли в июле тридцать восьмого.
И первого, и второго Большаков с той встречи в Подольске практически не видел – Большакова почти сразу направили в Москву на преподавательскую работу, с Леплевским пути не пересекались. А вот Нахамкес...
Воскобойников возвращался из Парка культуры имени Горького в гостиницу ЦДКА. Вечер был довольно прохладный для середины мая, но Воскобойников решил не ехать до гостиницы, а прогуляться пешком. В Москве он был по делам в Парткомиссии ПУРККА, собирался завтра с утра поехать домой, к месту службы, и не мог отказать себе пройтись по столице пусть даже не в самый приятный вечер.
В парке Воскобойников поужинал, выпил бутылку пива и совершенно никуда не торопился.
Наверное, именно поэтому оказались так злы ожидавшие его в гостинице сотрудники НКВД. У них тоже были планы на вечер, семьи, дела, и сидеть в вестибюле, ожидая, когда нагуляется приезжий политработник, им не хотелось. Но пришлось.
Наверное, именно поэтому на вопрос об ордере сухолицый великан, старший группы, сказал:
– Вы не маленький, не понимаете, что ли, кто за вами приехал.
Тут же с Воскобойникова срезали знаки различия, отвинтили с груди орден, забрали документы. Чувствуя, как прикасаются к телу равнодушные и умелые пальцы, Воскобойников понял, что его сейчас затрясет, заколотит, и чудовищным напряжением воли загнал этот страх куда-то в самую глубину. Возможно, это какая-то ошибка. Возможно, сейчас придет человек и скажет, что арестовали не того, что напутали в бумагах, перепутали инициалы, номер, фамилию... Воскобойников и сам не верил в такой исход, он понимал, что каждый арестованный думает точно так же – если только он не уверен в своей вине. Воскобойников в своей вине уверен вовсе не был.
На допрос его повели сразу же, не тратя времени на помещение в камеру. Там он и увидел Нахамкеса, и моментально вспомнил его. Да чекист почти что и не изменился – черные лохматые брови всё так же нависали над чеканно прямым, совершенно несемитским носом, только в волосах несколько седых прядей, но так Нахамкесу было даже лучше, загадочный красавец, небось от баб отбоя нет...
– Итак, полковой комиссар Воскобойников Станислав Федорович, одна тысяча девятисотого года рождения, член Всесоюзной коммунистической партии большевиков с одна тысяча девятьсот семнадцатого... из семьи рабочего, награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, медалью «XX лет РККА»... Вы садитесь, садитесь. Долго будем говорить.
Воскобойников сел. Нахамкес закрыл папку и спросил:
– Меня зовут Исай Меерович Нахамкес, я капитан госбезопасности. Понимаете, зачем вас сюда привезли?
– Не понимаю, – решительно ответил Воскобойников. – И требую объяснений.
– Объяснений вам... Будут, будут объяснения. Вот, например, в тысяча девятьсот двадцать седьмом году не вы ли принимали участие во встрече с группой командиров из Монголии? А объект «Кама»? Вы были на объекте «Кама»? С какими целями были на объекте, что там делали, с кем беседовали? Или вот – прием у военного атташе Австрии. Кой черт вам понадобился у военного атташе Австрии?! Почему пригласили именно вас, позвольте спросить? А, Воскобойников?
Станислав Федорович молчал, потому что вопросы были без ответов. Да, был. Да, встречался. Но с тем же успехом можно было спрашивать о чем угодно, обо всём, что связано было с его службой в РККА.
– Напрасно запираетесь, Воскобойников. Напрасно, – сказал с сожалением Нахамкес, словно ему было искренне жаль собеседника, словно Воскобойников был заблудшей овечкой, которую наставить бы на истинный путь, и всё будет в порядке. – Вы были знакомы с армейским комиссаром второго ранга Михаилом
