сторону.
– Не будете? – спросил полковник.
– Аппетита нет. Да я и поел в Парке Горького.
– С вашего разрешения не побрезгую, – сказал полковник, запуская ложку в порцию Воскобойникова.
Жевал он медленно, тщательно, подставляя к подбородку хлеб. Из крестьян, видать, подумал комиссар, обычно крестьяне едят вот так обстоятельно.
– Бог напитал, и никто не видал, – пошутил полковник, отхлебывая чай. – Кушаю много, есть грех. Вы спать будете?
– Посижу немного, подумаю... А вы ложитесь, ложитесь.
– Я храплю, – предупредил Штаер. – Вы меня будите, если мешать стану.
И тут же уснул. Против обещания он вовсе не храпел, лишь тихонько посапывал, смешно шевеля усиками. Мирно так, по-домашнему.
Утром их разбудил надзиратель, узкоглазый и коричневый, явно уроженец одной из среднеазиатских республик. Штаер спросонья протирал глаза кулаками, совсем как ребенок.
– Воскобойников, пошли, – сказал азиат.
Допрос? Нет, не допрос.
– Товарищ Воскобойников? – осведомился молодой сержант госбезопасности.
– Так точно.
– Пойдемте, немного прокатимся. – Младший сержант добродушно улыбнулся. – Тут рядом.
– Но...
– Не успели позавтракать? – по-своему понял младший сержант. – Ничего страшного, у меня в машине бутерброд, не побрезгуете?
В машине, темно-зеленом «Паккарде» с зашторенными окошками, он в самом деле достал из аккуратного свертка бутерброды, черный хлеб с салом, с краковской колбасой.
– Я попроще люблю, – словно извиняясь, сказал младший сержант.
Воскобойников послушно взял бутерброд с краковской, откусил уголок и стал вяло жевать. Он не смотрел, куда его везут, а везли в самом деле недалеко, сказал же сержант: «Тут рядом». Показывали кому-то пропуск, остановились у то ли знакомого, то ли в первый раз виденного крыльца с гранитными ступенями. Младший сержант провел Воскобойникова по безлюдным коридорам в маленькую приемную, где сдал с рук на руки маленькому человеку в штатском, но с орденом Красного Знамени в петлице серенького пиджачка.
– Спасибо за бутерброд, – сказал Воскобойников и только сейчас заметил, что чуть надкусанный хлеб с краковской колбасой по-прежнему у него в руке.
Младший сержант кашлянул, кивнул и вышел.
– Проходите, товарищ Воскобойников, – сказал маленький орденоносец. – Вас уже ждут. И... позвольте...
Он осторожно вынул из руки комиссара бутерброд и бросил в проволочную урну, выстеленную бумагой.
– Садитесь, товарищ Воскобойников, – сказал Мехлис приветливо. – Садитесь, вот кресло, если хотите, можете закурить.
Распечатанная пачка «Казбека» лежала на зеленом сукне стола, но Воскобойников к папиросам не притронулся.
– Товарищ Мехлис, – сказал он странным звенящим голосом. – Как коммунист я прошу вас разобраться...
– Успокойтесь, товарищ Воскобойников. Уже разобрались. Уже. Как только я узнал за ваше дело...
«За ваше дело» – как по-бабелевски это прозвучало. «Вся Одесса знает за облаву»...
– ...как только я узнал за ваше дело, я тут же им занялся. Понимаете ли, товарищ Воскобойников, у меня есть на вас определенные виды. Я за вами, как бы это правильно высказаться, давненько наблюдаю. Вполне вероятно, случившийся казус оказался бы для вас куда более неприятным, если бы не это мое особое внимание. А так – видите, как быстро всё разрешилось.
– Извините, товарищ Мехлис... Я свободен?
– Разумеется. Но, прежде чем вы отправитесь домой, я хотел бы с вами побеседовать. Не возражаете? Или, если хотите, можете отдыхать, встретимся завтра, я не настаиваю...
– Нет-нет, товарищ Мехлис, я вполне нормально себя чувствую, домой еще успею.
– Замечательно. Вы всё-таки закуривайте, не стесняйтесь. И сядьте, прошу. Оставим на время чины и звания, будем говорить, как старые большевики, запросто. Понимаете ли, Станислав Федорович, мне нужны люди для выполнения особо важного задания партии. Предвижу ваши мысли о том, что таких людей, честных и проверенных, у нас в Советском Союзе и тем более в РККА много. Так и есть, так и есть. Но вы видите, что происходит, – это раз. Не все честные так уж честны, и не все проверенные так уж проверены. Даже из лучших всегда можно выбрать еще лучших. Это два. Ну и некоторые детали и качества, о которых вы не знаете, – это три. А они буду откровенен, основополагающи.
– У меня какие-то особые качества? – удивился Воскобойников, разминая папиросу.
Табак упруго хрустел под пальцами, от большой зеленой лампы ощутимо веяло теплом, жизнь снова
