шоколада и аппетитной энсеймадой. Первый раз в жизни Долорс увидела зятя таким поникшим, он выглядел словно побитая собака, тебе тоже не во всем везет, на мгновение она ему даже посочувствовала, но тут же подумала: что посеешь, то и пожнешь, дорогой, пусть ты этого и не сознаешь; все мы пожинаем плоды своих дел.
Леонор собралась было унести чашку с шоколадом, но в последний момент взглянула на Долорс и предложила: хочешь попробовать, мама, ведь ты его так любишь. Долорс не нужно было упрашивать, искушение оказалось слишком велико, разбудив в ней знакомый инстинкт уничтожительницы энсеймад и пожирательницы шоколада. Она села к столу и без промедления набросилась на лакомство.
Еще и сегодня она ощущает во рту шоколадный привкус, как хорошо, что он ей достался, причем совершенно неожиданно, что еще приятней, она частенько баловала себя подобными лакомствами дома, конечно, когда не было Фуенсанты, потому что иначе эта женщина обо всем доложила бы дочерям, а Долорс никоим образом не желала вводить их в курс ее маленьких радостей, вообще не хотела, чтобы они знали о ее жизни, как, впрочем, и кто-либо другой, и в первую очередь — Фуенсанта, господи, что за женщина. Сеньора, сегодня я уберусь в столовой, если вы не против. Вот как, а где я должна тогда обедать, оскорблялась хозяйка. Послушайте, к полудню я все закончу, не стоит вам волноваться по этому поводу, к обеду меня уже здесь не будет. Ясно, отвечала Долорс, чтобы хоть немного — увы, лишь слегка — скрыть свое бесславное поражение и стремительное отступление, и тут же начинала обдумывать, как бы вновь половчее атаковать благонамеренную, но упертую Фуенсанту. А если мне понадобится взять там что- нибудь, тогда что? Тогда вы просто войдете и возьмете. Ну…
Это совершенно не нравилось Долорс, она не любила уступать, а теперь ей все время приходилось атаковать и обстреливать эту крупную и яркую мишень по имени Фуенсанта, которая постоянно маячила перед носом, эту неизменную Фуенсанту, весь день снующую по ее дому, а ночью врывающуюся в ее сны. Долорс изо всех сил стремилась поразить дразнящую ее мишень. Она часто укрывалась в своей комнате с запрещенными книгами, теми самыми, что живут с ней после смерти Антони, она перебирала их, или листала в поисках какой-нибудь цитаты, или просто трогала корешки. Вот и в тот день она поступила так же, укрылась, чтобы обдумать, как обернуть поражение в битве за столовую в свою пользу, и, поразмыслив, пришла к выводу, что это очень просто. Фуенсанта вечно распевала одну и ту же песенку про любовь, видно, сходила по ней с ума, потому что только ее и повторяла, пела эта ведьма хорошо, но, понятное дело, слушать каждый день одно и то же надоедает, не могли бы вы сменить репертуар, однажды спросила ее Долорс, довольная собой, ведь она просто предложила сменить песню, а вовсе не запрещала петь вообще, хотя, черт возьми, ей платят не за то, чтобы служанка устраивала тут концерты. Фуенсанта сменила пластинку, да, в тот же день, но уже назавтра вернулась к старому, правда, потом спохватилась, что опять поет ту же проклятую песню, замолкла и завела другую. И так каждый раз.
Вот так, напевая свою любимую песню, Фуенсанта закончила уборку. Этого момента как раз дожидалась Долорс. Нацепив маску полного безразличия, она решительно подошла к столовой, распахнула дверь и направилась за какой-то вещью, которая якобы ей срочно понадобилась. Да что же вы делаете? — вскинулась Фуенсанта, я же только что пол помыла. Долорс посмотрела себе под ноги: ой, надо же, а я и не заметила, но я ведь говорила тебе, что мне тут кое-что может понадобиться. Фуенсанта ничего не сказала — ага, ты проиграла, рассмеялась про себя Долорс и повернулась, чтобы выйти из столовой, примериваясь пройти там, где еще не натоптала, но тут эльф-проказник Пак толкнул ее под локоть, она поскользнулась, потеряла равновесие, вскрикнула и под вопль Фуенсанты: «Осторожно, сеньора!» — крепко приложилась задом об пол.
Да, такие вещи происходят по велению судьбы. Приехала «скорая» и под вой сирены повезла их в больницу, надо ехать в Барселону, сказал врач, случай крайне сложный, такими вещами занимаются там. Эдуард умирал, Долорс рыдала и умоляла: спасите его, спасите, это я виновата. Врач дал ей таблетку: примите вот это и, пожалуйста, не вините себя, каждый может ошибиться. Мучаясь угрызениями совести, она уже была готова во всем признаться, но в последний момент решила, что не стоит и что лучше уж исповедаться священнику, хотя так до конца и не решила, верит в Бога или нет, но священники обязаны выслушивать все, что им доверяют, а главное, после того, как покаешься, отпускают грехи, ничего не требуя взамен. И обязаны хранить тайну исповеди.
Они доехали до больницы так быстро, что Долорс даже не успела осознать, что на дорогах нет пробок. Эдуард открыл глаза и произнес только: Долорс — а потом, прежде чем вновь впасть в забытье: почему меня привезли в реанимацию? Слава богу, ответила жена, слава богу. Так, бормоча слова благодарности, она провела два бесконечных часа, пока к ней не вышел врач, сказавший: сеньора, мы сделали все, что могли, но спасти его не удалось, я очень сожалею.
В тот день Долорс много плакала, поскольку была в совершенном отчаянии, а вечером пошла исповедаться, и священник даровал ей отпущение грехов, хотя, как ей показалось, пришел в ужас от услышанного.
И Долорс подумала: ну вот я и совершила идеальное преступление.
рукава
— Знаешь, кто ты такая? Просто шлюшка. И ничего больше.
Пресвятая Богородица, она почти ничего не слышала, Жофре говорил очень тихо, но затем повысил голос, и Долорс удалось разобрать вот это. Да он взволнован, даже взбешен.
— Я верил тебе, и вот чем ты мне отплатила… Нет, это не оправдание, ты знаешь, что я собирался развестись с женой и ждал только, когда тебе исполнится восемнадцать…
Раненое мужское самолюбие. Что за жалкий спектакль. Понятно, что теперь Моника и близко не подойдет к их дому, ее дружба с Сандрой окончена, и это сейчас, когда внучка так в этом нуждается. Эх, Сандра, Сандра. Через несколько дней ее кладут в больницу, она не в состоянии вернуться к нормальной жизни: по-прежнему отказывается от еды и все твердит, что жутко растолстела. Пьет понемногу то, что может заставить себя проглотить, — лимонный сок с сахаром или молоко, а потом идет в туалет и вызывает рвоту. Об этом знала одна Долорс — до того дня, пока не потянула Марти за рукав, когда внучка в очередной раз заперлась в туалете. Марти все понял — он всегда все понимает — и услышал все, что должен был услышать. Черт, только и сказал на это внук. Потом пошел к родителям и убедил их, что все очень и очень серьезно. Это было перед визитом к врачу.
Понятно, у врача Сандра отрицала, что вызывала у себя рвоту. Но, слава богу, врач оказался специалистом в области анорексии и прекрасно знал, с какими демонами в душе пациентки ему предстоит бороться.
Сандра бродила по дому как неприкаянная. Ее с большим трудом посадили под домашний арест, девочка говорит, что вполне здорова, что ничего с ней не случилось, просто она чуть-чуть растолстела. К счастью, она несовершеннолетняя, и родители имеют право уложить ее в больницу.
— Я тебе что, уже не нравлюсь или как? Или у него больше, чем у меня?
Разговор катился под откос, и, зная, на какие слова в подобных случаях способны мужчины, Долорс из своего угла невольно пожалела зятя. Вечно их беспокоит одна и та же проблема — у кого больше. А ее вот этот вопрос никогда не волновал — ни с Антони, ни тем более с Эдуардом. Но мужчины готовы устраивать между собой настоящие состязания. И воображают себе, что женщина предпочитает одного другому только из-за того, что у него и в самом деле больше. Ладно тебе, Долорс, хватит нападать на любимого зятя, будем справедливы, ведь Моника в этой истории тоже повела себя не слишком красиво, эта девочка далеко пойдет, если в семнадцать лет уже откалывает такие номера. Один другого стоит. Смейся, Долорс. Этот мир — мир ужимок и гримас.
Остановите этот мир, я хочу выйти, вдруг вспомнилось ей, кто же это сказал? Впрочем, не все ли равно, какому философу принадлежит эта фраза, если в итоге она пришла в голову ей, Долорс, до чего же было противно, что именно с ней произошла история, показанная в бесконечном множестве фильмов: тебя застукали с чужим мужем в самый разгар любовных утех, оба вы почти голые, а в дверях застыла обманутая жена с разинутым от удивления ртом: Антони, ты здесь? Я зашла за тобой, чтобы…
Она так и не сказала, зачем тогда пришла в магазин. Долорс с Антони ничего не слышали, потому что
