— Потому что эта девочка принадлежит к поработившей нас расе… Потому что отец мой, моя мать, братья… все мои родные были убиты англичанами… Потому что здесь нет семьи, в которой не оплакивали бы кого-нибудь из близких, ставшего жертвой англичан… Потому что секта, к которой я принадлежу, поклялась их убивать… Потому что я дал грозную клятву на внутренностях белого буйвола уничтожать все английское!
— Но если, факир, я обращусь к твоему великодушию… буду взывать к твоим добрым чувствам… даже опущусь до просьбы… Я, который до этого никого никогда ни о чем не просил, готов умолять тебя…
— Ты мой хозяин, ты имеешь право приказывать… А так как я отказываюсь повиноваться, поскольку не могу в данном случае выполнить твою волю, ты можешь убить меня!
— Умоляю тебя, факир! — сказал Бессребреник. Он побледнел от сознания своей беспомощности и не знал, что еще предпринять, чтоб сломить упорство факира.
А тот отошел от него на три шага и, подняв голову и скрестив на груди оплетенные мышцами руки, устремил на европейца жгучий взгляд. Некоторое время он стоял так, и, казалось, в его сумрачной душе разворачивалась ужасная борьба. Затем тихо воскликнул сдавленным, прерывающимся от волнения голосом:
— Это я затянул на шее судьи Нортона черный шарф душителей! Это я убил точно так же судью Тейлора! Это я задушил графиню Ричмондскую, чтобы отомстить за святого Нарендру, дважды рожденного! Я задушил их мать… Ты слышишь, сахиб? Это я возглавляю бенгальских душителей!.. Да, это я — Берар!
Услышав это потрясающее признание, Бессребреник не дрогнул. Он ни словом, ни жестом не выразил своего возмущения или отвращения к этому представшему в столь зловещем облике человеку.
— Ну что ж, Берар, раз ты убил мать, спаси, по крайней мере, дочь! — произнес он как можно спокойней.
Факир медленно разнял руки и указал своим твердым и сухим, словно корень железного дерева, пальцем на рукоятку револьвера:
— Я твой раб… Жизнь моя принадлежит тебе… Убей меня, сахиб!
— Ты отказываешься?
— Я не могу этого сделать!
— Хорошо, Берар, я не буду обсуждать ни твои поступки, ни причины, по которым ты их совершил… Ты меня спас… И я этого никогда не забуду… А теперь мы расстаемся…
— Но, сахиб… Это невозможно… Я должен доставить тебя в безопасное место… Иначе я буду обесчещен, а это во сто крат хуже смерти…
— Молчи, не перебивай! Я иностранец… француз… Я принадлежу к благородной нации, которая считает себя другом всех угнетенных… Эта нация полюбила индусов как братьев… не пожалела ни золота, ни крови своей, чтобы помочь им добиться независимости… Для тех, кто на этой порабощенной земле помнит о прошлом, имя Франции священно!
Так вот, факир, клянусь моей родиной, которая всегда была защитницей слабых, что отныне моя жизнь, жизнь моей жены и моих слуг неразрывно связана с жизнью этих детей. Я их усыновляю!.. Они станут моими детьми!.. И, чего бы мне это ни стоило, я буду заботиться о них до тех пор, пока мы не разыщем их отца… А теперь уходи!.. Оставь нас здесь одних! Я отказываюсь от твоей помощи и от помощи тех, кому ты подчиняешься… Я освобождаю тебя — и их тоже — от всяких обязательств по отношению ко мне… Иди же!.. Прочь!.. Уходи навсегда… Брось нас на произвол судьбы, без средств к существованию, в окружении наших врагов. Подлости я предпочитаю собственную погибель. Что касается Мери… Что ж, обращусь за помощью к крестьянам из этой деревни. Может, они окажутся не такими бессердечными, как ты!
Услышав эти слова, произнесенные с чувством достоинства, факир неожиданно проявил величайшее волнение. Весь фанатизм его исчез, а в блестевших, как у тигра, глазах мелькнуло нечто, похожее на сострадание. Опустив голову, он пробормотал еле слышно:
— Того, кто нарушил клятву на крови, ждет смерть… Ну что ж, да будет так!.. Ты победил, сахиб: сейчас я приготовлю напиток, и девочка будет спасена.
ГЛАВА 6
Как мы уже знаем, моральный поединок между Бессребреником и факиром принял столь ожесточенный характер и потребовал от обоих противников такого нервного напряжения, что индус, не выдержав, в порыве лютой ненависти к англичанам, раскрыл свое подлинное, зловещее имя. Итак, их спаситель, их верный друг, в чьей преданности не было оснований сомневаться, оказался тем самым Бераром — главой секты душителей, наводившим ужас на всю Бенгалию! Тем самым беспощадным исполнителем кровавых приговоров, выносимых таинственными судьями, чьи имена были неизвестны! Неуловимым человеком, чья дьявольская ловкость позволяла ускользать из всех ловушек и голова которого была оценена в пятьдесят тысяч рупий!
Впрочем, капитан, как человек, привыкший ко многому, не был потрясен. Его в данный момент заботило лишь одно: как вылечить Мери от болезни, само название которой повергало в ужас даже смельчаков. Граф нашел целителя. Не важно, что на совести индийца множество убийств, совершенных, правда, бескорыстно, исключительно из-за фанатизма.
Когда Берар, сломленный волей капитана, обещал помочь, Бессребреник сказал ему:
— Спасибо, факир! Надеюсь, ты не пострадаешь, совершив доброе дело. Тайну же твою я сохраню. Никто из моих спутников не узнает, что ты — Берар. А теперь поспеши!
Факир поклонился:
— Пойду поищу травы.
Вернулся индус через два часа, с узелком на голове. Он взмок от пота и, хотя и был человеком выносливым, выглядел смертельно уставшим. По-видимому, ради всех этих листьев, стеблей, цветов и кореньев, которые он принес с собой, ему пришлось пройти немалое расстояние.
Перед уходом факир отдал одному из вожатых какие-то распоряжения, и тот притащил из деревни котелок со ступкой для специй и к возвращению Берара развел неподалеку от стоянки веселый костер.
Состояние Мери сильно ухудшилось. Кожа на мертвенно-бледном лице стала сухой и горячей, губы потрескались, язык почернел, глаза ничего не видели, руки сводила судорога. Все говорило о том, что конец недалек.
Тропическая лихорадка, свалившая девочку, — явление обычное в низменной, болотистой местности, где приходится дышать ядовитыми, гнилостными испарениями, проникающими в кровь и отравляющими весь организм[44]. Хотя в отдельных случаях эта болезнь развивается медленно и протекает почти незаметно, однако чаще всего она принимает тяжелые формы и может убить человека буквально в считанные часы. Если в Африке, Бразилии и Гвиане негры почти не болеют тропической лихорадкой, то в Индии она косит без разбору и туземцев и европейцев. Особенно дурной славой пользуется дельта Ганга, на которую приходится три четверти всех зафиксированных в Бенгалии случаев заболевания этим страшным недугом. В Индии в целом от тропической лихорадки ежегодно умирает в среднем более трех миллионов человек! Поскольку статистика не делает различий между тропической лихорадкой и другими формами малярии, которые так же походят на нее, как легкое недомогание на холеру, нам придется довольствоваться общими данными. А они говорят о следующем: из шестидесяти тысяч военнослужащих-англичан каждый год болеют малярией пятьдесят тысяч человек, из которых две тысячи умирают, среди же ста тридцати пяти тысяч солдат-туземцев отмечается сто двадцать тысяч случаев этого
