ГЛАВА 10
Несмотря на запертые двери и ставни, замки и задвижки, Фрикет чувствовала себя неспокойно. Слуги не внушали ей полного доверия, хотя она была к ним добра, а может быть, именно по этой причине. Восточные люди не слишком ценят благодеяния. Чаще всего тот, кто оказывает им услугу, наталкивается на черную неблагодарность.
Итак, девушка не могла рассчитывать на поддержку слуг, которые почти ее не понимали, едва слушались и, вероятно, в глубине души ненавидели за то, что она была чужестранкой с Запада.
Удивительное дело: переживания не помешали ей с аппетитом приняться за ужин, приготовленный поваром-корейцем. Она решила, что в преддверии неведомой опасности стоило подкрепиться. Случившееся очень взволновало Фрикет, и, зная свою нервную натуру, она приготовилась провести бессонную ночь. Но вскоре после ужина ее стало неудержимо клонить ко сну, что было очень странно.
«Как будто мне в пищу подмешали наркотики», — думала девушка, возвращаясь в большую комнату, служившую спальней. Не раздеваясь, она упала на матрац из циновок, машинально натянула на себя шелковое одеяло и тотчас же заснула подозрительно глубоким сном.
Она не знала, сколько прошло времени. Проснулась Фрикет с тяжелой головой, во рту горело, руки и ноги затекли и онемели. В полусне девушка не узнавала знакомую обстановку спальни, привычных вещей. Зажженный светильник освещал темные стены, на которых не было яркой обивки, столь любимой азиатами. «Нет, все это мне снится, у меня из-за этих страхов голова не в порядке». Фрикет пошевелилась, ущипнула себя, чтобы удостовериться, что она не спит, и вдруг вскрикнула от ужаса: кто-то сидел рядом. На мужчине был живописный костюм корейского воина: высокая железная каска с красным султаном[58], кольчуга, защищающая грудь, руки и затылок, железные наколенники и фетровые[59] сапоги. Незнакомец, вооруженный саблей, кинжалом и пикой, холодно смотрел на нее своими черными свирепыми глазами.
Фрикет стала пленницей. Она сразу поняла это, содрогнулась от ужаса и почувствовала, что ее заливает холодный пот. Ее похитили из спальни во время сна, вызванного искусственно, отнесли в закрытое со всех сторон подземелье, и теперь она оказалась одна, беспомощная, во власти врагов, беспощадная жестокость которых была ей хорошо известна. У нее вырвалось:
— Это тогакуты!.. Я пропала…
На лице солдата появилась гримаса, изображавшая улыбку, которая на самом деле напоминала оскал хищника, почуявшего добычу. Фрикет посмотрела внимательнее, и ей показалось, что перед ней один из офицеров королевской гвардии, один из тех, кому Ли Уи доверял больше других.
Видя, что француженка проснулась, воин, сидевший неподвижно на бамбуковой табуретке, встал, сделал несколько шагов и рукояткой своей пики ударил в дверь три раза с равными промежутками. Затем он вернулся на место, снова сел и застыл как статуя. Немного погодя дверь открылась, и Фрикет увидела человека в темном одеянии с подносом в руках.
«Надо же, — подумала она, чуть успокоившись, — они хотят дать мне поесть. Может, я отделаюсь испугом и они не причинят мне вреда?»
Поставив поднос на маленький столик, мужчина жестом указал на принесенные им предметы: чашка с какой-то бледно-желтой жидкостью, кинжал и шнурок из красного шелка, свернутый в кольцо и похожий на коралловую змейку.
Все это было очень странно. Незнакомец произнес несколько слов, и девушка вздрогнула от гнева и изумления. Он говорил на неправильной и упрощенной латыни, которую наши миссионеры почему-то преподают в этой стране здешним новообращенным вместо французского языка.
—
— О подлец!.. Мерзавец!.. Предатель!.. — в негодовании закричала Фрикет.
Не реагируя на бурное возмущение француженки, человек продолжал свой монолог:
—
— Ax, какое великодушие, мне дают право самой выбрать, как умереть. Что лучше — нож, веревка или яд, и еще надо, чтобы это походило на самоубийство, вероятно, они боятся последствий… Ну, там видно будет!
Довольный, что его поняли, «латинист» ждал ответа. Ответом были полные презрения слова, которые Фрикет бросила ему в лицо. Ее латынь была безупречна, что, конечно, усугубляло ее вину.
— А ты, который считался христианином и которому Господь наш вверял души добрых людей… ты, негодяй… как Иуда[62] предал Господа нашего!.. Ты хуже всех пославших тебя убийц, потому что они не обманщики и не вероотступники!
Услышав это гневное обвинение, мошенник усмехнулся и ответил:
— Прежде всего я принадлежу к тогакутам. Какое мне дело до бога западных варваров, когда я всегда сохранял в глубине души веру своих отцов и лишь притворялся, что верю в вашего бога, чтобы обмануть вас всех, проклятые чужестранцы! А теперь ты умрешь!.. Выбирай свою смерть и знай, что тебя ничто не спасет.
— А если я не хочу?
— Тогда ты умрешь от голода в этой тюрьме, из которой тебе никогда не выйти.
Произнеся эти страшные слова, незнакомец удалился, заперев за собой массивную дверь и оставив бедную девушку один на один с безмолвным стражником, пристально смотревшим на нее своими змеиными глазами.
Фрикет одолевали разные чувства, но не столько страх, сколько гнев. Сначала она хотела схватить кинжал, броситься на охранника и всадить ему нож в самое горло. Ну и что дальше? И вряд ли это получится: солдат выглядел очень сильным, а кольчуга делала его почти неуязвимым. Даже если ей удастся его убить, сможет ли она выйти отсюда живой?
Взгляд стражника был по-прежнему устремлен на пленницу… Она недоумевала: «Как странно, что нужно этому солдафону? Может, ему поручили следить, чтобы я даже не пробовала убежать? Или он должен в определенный момент инсценировать мое самоубийство, чтобы все думали, что я добровольно ушла из жизни? Ну, мы еще посмотрим: у меня есть оружие, и я не позволю, чтобы меня прирезали как цыпленка».
Пленница подняла глаза и устремила свой взгляд на корейца. Тот не отвел и не опустил глаза, а по- прежнему спокойно и пристально, как жаба, глядел на нее. «Неужели он меня хочет загипнотизировать? — размышляла Фрикет. — Это было бы забавно!»
Потянулись долгие томительные минуты, в течение которых девушка должна была собрать всю свою волю и энергию. Солдат упорно не отрывал взгляда, движимый, вероятно, самолюбием, которое не позволяло варвару уступить, да к тому же женщине. А француженка, со своей стороны, не сдавалась и буквально сверлила его взглядом, думая при этом: «Нет, приятель, если ты надеешься меня напугать, то у тебя ничего не выйдет! Я на тигра смотрела и глазом не моргнула!»
Все же усталость или моральное давление взяли свое, солдат моргнул несколько раз, и его физиономия исказилась. Не будь ситуация такой опасной, Фрикет тотчас рассмеялась бы над незадачливым противником.
«Господи, что за урод!» — думала она, все пристальнее смотря на корейца. Странный поединок продолжался, и неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг взгляд корейца помутнел и страж заморгал своими черными глазами. «Кажется, он засыпает?» — предположила Фрикет. Девушка взяла светильник и
