рассеяться при пробуждении. Фрикет не могла опомниться, ей не верилось, что они вдруг попали в лапы безжалостного врага, жестокого не только по природе, но и по причине военных неудач.
Остаток ночи они шли по ужасной, изрезанной ямами, рытвинами и усеянной огромными камнями дороге, которую разбойники, видимо, знали очень неплохо, так как двигались по ней достаточно уверенно.
Наконец они прибыли в большую деревню, где выбежавшие им навстречу жители приветствовали их криками, полными одновременно и ярости и веселья.
Пленников заперли в соломенной хижине, а зебу освободили от груза и привязали к дереву.
Наступал рассвет. Фрикет была относительно свободна: ее не стали связывать, как Барку. Но все равно она не могла выйти наружу: у двери стояли часовые, вооруженные ружьями, копьями и дубинками. На душе было тревожно; девушка без конца задавала себе один и тот же вопрос: «Что же они с нами сделают?»
Барка выразил свои мысли одним-единственным восклицанием, которым у мусульман обозначается рок, судьба:
— Местуб! («Так уж было суждено!»)
Он не проронил более ни слова и, покорившись своей участи, замкнулся в гордом молчании. А что еще им оставалось? Бегство было невозможным, спасти их могло только чудо…
Когда совсем рассвело, в хижину прибыли гости. Разбойники столпились около входа. Один из них, кое-как говоривший по-французски, обратился к пленникам с надменно-суровым видом. Вместо ответа Барка презрительно отвернулся к стене. На шее у переводчика красовался медный крестик, по всей видимости, украденный у христианина и служивший амулетом[112]. Однако Фрикет подумала, что, может быть, туземец перешел в христианскую веру. А что, если попытаться использовать этот шанс? Потому она поддержала разговор:
— Ты хотел узнать, кто я и что делаю в твоей стране? Я — француженка, лечу раненых и больных.
Негр перевел ее слова и спросил снова:
— Значит, ты нам враг?
Фрикет уклонилась от ответа и задала встречный вопрос:
— Ты — христианин?
— Да.
— И я тоже христианка. Почему ты хочешь причинить мне зло? У нас с тобой одна религия.
Этот довод не произвел на переводчика ни малейшего впечатления:
— У тебе нет такой же религия, как у меня. Хотя ты и христианка… Наш преподобный святой отец говорить, что тебе надо убить. Ты — француженка и папистка[113], тебе надо убить.
Что можно было ответить на подобную глупость? Француженка пожала плечами. В это движение она сумела вложить столько негодования, что разбойник ужасно разозлился. Он замахал кулаками, подскочил к ней и заорал:
— Проклятая!.. Ты смеяться… Погоди, сейчас получишь!
И он поднял руку, чтобы ударить девушку по лицу. Но не тут-то было! Стены хижины состояли из переплетенных между собой стеблей гибкого и прочного тростника. Фрикет выхватила длинный прут и, не думая о последствиях, изо всех сил хлестнула негодяя. Удар пришелся по щеке, на которой сразу же вздулся багровый рубец. Разбойник завопил от ярости и боли и отступил, не помышляя более о нападении.
— Ну ты, грязный негр! — в бешенстве крикнула пленница. — Как ты смеешь поднимать на меня руку!.. Вот тебе! Получай!
Удары сыпались один за другим, она отхлестала негодяя до крови. Несчастный туземец в страхе уже готов был взмолиться о пощаде.
Эта маленькая хрупкая женщина, которая, казалось, и мухи не обидит, проявила поразительную силу, чтобы защититься от оскорблений.
По характеру негры походят на китайцев. Если вы уступаете им, они становятся наглыми, но, стоит лишь показать им плеть или применить ее на деле, они сразу делаются тихими и послушными.
Переводчик, получив перед своими остолбеневшими от изумления собратьями столь суровый урок, поспешно ретировался за их спины. От боли и унижения он расплакался, всхлипывая как ребенок, его толстые губы обиженно дрожали.
Фрикет, державшая в руке прут, напоминала укротительницу диких зверей. Она гордо смотрела на разбойников, в то время как Барка, не в силах сдержать своего восторга, говорил ей:
— Твоя молодец, госпожа… Храбрый как госпожа полковник…
А девушка все не могла успокоиться:
— Вот и добивайтесь равенства рас! Черные братья отплатят вам добром!
Между тем переводчик все же пытался сообщить пленникам нечто важное. По приказу высокого старика с обезображенным проказой лицом он снова приблизился к ним и заговорил. Сказанное сводилось к следующему: туземцы вели партизанскую борьбу, сражаясь исключительно для своей выгоды; захватывали больных и раненых, никого не щадили, забирали все, что у тех было, а затем вешали.
Отвратительно ухмыляясь, негодяй уточнил:
— И вас повесить завтра… Вместе с другими… На большом мангровом дереве! Сегодня его вам показать! Там много французов!
При этой угрозе Фрикет стало не по себе, однако она воскликнула:
— Вы хотите меня повесить? Ну, это мы еще посмотрим! А ты, Барка, ты им доставишь такую радость?
Алжирец с досадой поднял связанные руки и фыркнул, как разъяренный тигр.
— Ой, как я могла забыть! Когда все уйдут, я перережу веревки, и мы лучше умрем, чем дадим себя повесить, правда, Барка?
— Конечно, госпожа. Карош умирать в бою, плохо на веревке!
ГЛАВА 10
Несмотря на все волнения, Фрикет и Барке сильно хотелось есть. Так как пленники должны были хорошо выглядеть, чтобы разбойники смогли получить побольше удовольствия от их казни, им вскоре принесли еду — огромное блюдо вареного риса с курицей, похожее на любимый арабами кускус.
Наши герои плотно пообедали, а затем стали обсуждать варианты побега, который казался невозможным, ведь их зорко стерегли. Однако девушка и ее денщик относились к тому типу людей, которые благодаря своей находчивости и энергии никогда не сдаются и не теряются в самых безнадежных ситуациях.
Время шло, их смертный час неумолимо приближался, а они все еще не могли ничего придумать. Надеяться только на силу было глупо — их сразу убили бы при малейшем сопротивлении. Нет, добиться успеха можно было лишь хитростью. Но как? Как обмануть этих полудикарей, достаточно все же цивилизованных, чтобы не поддаться на примитивные уловки европейцев?
Около полудня, когда солнце палило уже нещадно, за пленниками пришли. Их вывели из хижины, около которой собралось не меньше полусотни негров при полном вооружении. Они, казалось, ничуть не удивились тому, что Барка оказался развязанным, и не стали утруждать себя еще раз. Ему все равно ведь не убежать!
Во главе почетного эскорта находилось с полдюжины музыкантов. Из своих варварских инструментов они извлекали ужасные звуки, совершенно невыносимые для слуха цивилизованного человека.
