никого не укусят.
Бобино тихонько свистнул, ему тем же ответили со стены.
– Ты, Мишель? – спросил Бобино.
– Я, а Жермена с тобой?
– Да.
– Мишель! Вы здесь. Как я рада! – Жермена затрепетала от счастья.
– Дорогая! Через минуту мы будем вместе!
Ну, тихо же! Сдержите чувства, и ни слова! Выше ногу… лестница… – скомандовал Бобино.
Невидимый в темноте, Березов опустил сверху надежную лестницу, Бобино прислонил ее к стене и сказал Жермене:
– Полезайте!
Она быстро взобралась.
– Теперь вы, мадам, – сказал Бобино, взяв Маркизетту за руки и помогая нашарить во тьме перекладину: – Не боитесь? Удержитесь?
Юноша говорил с необычайной нежностью. Ему все время казалось, будто он слишком мало о ней заботится. Типограф чувствовал к незнакомой женщине какую-то инстинктивную преданность, душевное расположение, сердечную близость.
– Спасибо, дитя мое, как-нибудь справлюсь, – ответила та.
Слова «дитя мое» вызвали слезы на его глазах.
Мощная рука, протянутая Марии-Анне, помогла ей благополучно взобраться, князь подхватил ее и тотчас начал спускаться по ту, вольную, сторону.
Неуклюжая женская одежда не помешала и Бобино быстро преодолеть лестницу.
– Вот дело и сделано, – тихо сказал он Жермене. – Мишель все подготовил и исполнил точнейшим образом. Теперь – вниз.
– Но где мы находимся? – спросила девушка.
– По соседству с заведением Кастане, на пустыре, его Мишель купил, как только вы оказались запертой в этой, с позволения сказать, лечебнице.
Маркизетта стояла уже на земле вместе с князем и никак не могла поверить, что она наконец на свободе.
Бобино вытянул лестницу, по которой они взбирались.
– А где сверток с мужской одеждой? – спросил он друга.
– Здесь, у стены.
– А экипаж?
– У ограды, и Матис на козлах.
– Прекрасно… Только сниму эти тряпки, оденусь нормально, и в путь.
Жермена и Мишель обнялись украдкой, пока Бобино переоблачался. Он завернул женский наряд в фартук и смеха ради перебросил обратно через стену.
– В Сен-Жермене все в порядке, Матис? – спросил он.
– Да.
Беглецы разместились в экипаже, и лошади понеслись во всю прыть.
По распоряжению князя Матис повез их на улицу Элер, прибыли без всяких задержек.
– А Сюзанна?.. А Мария? – спрашивала Жермена в пути.
– Сюзанна уступила просьбам Мориса… ушла из дома графа… со своей родственницей мадам Шарме. Она в Сен-Жермене вместе с Бертой и Марией, в полной безопасности. Художник тоже там, охраняет дом: можем быть спокойны, – рассказывал Мишель.
– Прекрасно! – сказала Жермена и начала обдумывать создавшееся положение.
Граф, глупейшим образом попавшийся в ловушку в лечебнице, так ускорил этим ход событий, что мрачная и сложная история стремительно двинулась к развязке.
Теперь главное – скорее нанести бандиту Мондье последний удар.
Они выходили из экипажа. Мишель подал руку Жермене, Бобино бережно помогал выйти Маркизетте как нежный и почтительный сын.
Когда вступили в большой холл парадного этажа, Жермена сказала Марии-Анне:
– Мадам, считайте себя здесь как дома. Я сейчас прикажу подать ужин и потом, если устали, вам может быть будет угодно отдохнуть в своей комнате.
– Благодарю вас, дитя мое, – ответила затворница, еще не привыкшая к тому, что она свободна. – Я не голодна и не устала… но, тем не менее, от всей души благодарю за гостеприимство. Но разве у нас нет более необходимого и срочного занятия, чем отдых? А бумаги, что я обещала вам…
– Где же они? – с живостью спросила Жермена.
– В надежном месте… очень хорошо спрятаны… но далеко отсюда.
– Сможете ли вы их найти?
– Я как сейчас вижу, куда закопала сверток.
– Вам не будет трудно проводить нас?
– Охотно, но придется долго объяснять кучеру, как туда добираться. Это по дороге на Эрбле, а оттуда – к заброшенному господскому дому.
– О! – воскликнула Жермена. – Нам даже слишком хорошо известен этот проклятый дом!
– Там в подземелье, около одного из столбов и зарыты эти драгоценные документы.
– Сейчас нет еще и десяти, в двенадцать мы можем быть на месте, – сказал Бобино.
– Поехали! – со своей обычной решительностью сказала Жермена. – А оттуда прямо в Сен-Жермен.
В предвидении битвы князь всех вооружил. Каждый получил револьвер, а мужчины – и нож на случай рукопашной схватки.
С собой взяли запас еды и напитков: вдруг придется задержаться подольше.
Как и рассчитывал Бобино, в половине двенадцатого они подъехали к домику Могена.
Рыбак с охотой присоединился к экспедиции, взяв лопату и фонарь. Пошли к кабачку Лишамора.
У ржавой ограды Бобино поднял камень и принялся со всей силой колотить по забору.
Кабачок был пуст, а его хозяева, наверное, спали, по обыкновению как следует нагрузившись спиртным за день. Несмотря на поднятый шум, никто не выходил.
Матис нажал на ворота, и они, незапертые, открылись. Компания вошла во двор, и опять тот же Бобино начал дубасить в дверь кабака.
Минут через десять Лишамор наконец, не открывая, спросил, кто там шумит, чего надо?
– Как чего?.. Пить, есть, веселиться, мы с дамами… хотим хорошо погулять… денег много…
И Бобино зазвенел монетами. Заманчивый звук подействовал на отупевшие мозги Лишамора. Старый пьяница впустил после того, как ему пообещали, что он разделит компанию.
Матис вошел первым, схватил бывшего профессора за шиворот и сказал решительным тоном:
– Вытяни лапы! Мы их свяжем, и чтоб ни звука! А не то удавим.
Бобино тем временем запер дверь и спросил:
– Где старуха?
– Спит, – ответил Лишамор, позеленев от страха, когда узнал Жермену и типографа.
– Ее тоже свяжем и рот заткнем, как господину графу.
– Господин граф схвачен? – спросил пьяница.
– Да, старик, не вполне свободен. Что поделаешь?..
Пришло время расплачиваться, – сказал Бобино. – Ты и твоя старуха будьте умными! Иначе вам плохо придется.
Моген, знавший расположение подземелья, взял фонарь и повел всех туда. Бобино прихватил свечу Лишамора. Шли в затылок: Маркизетта, Жермена, Матис, замыкал Мишель, тоже со свечой.
Вошли в подземелье, где когда-то сидели Берта и Мария, сейчас здесь было достаточно светло.
Маркизетта села и начала вспоминать.
– Да, это точно было здесь, – шептала она, осматривая столбы около входа, как будто ища отметку, но штукатурка давно осыпалась, и бедная женщина не могла определить, около какой опоры надо копать.
Увидев какие-то царапины, она сказала в нерешительности и скорее всего наугад, от неловкости:
