Вот каким путем и ценою какой жертвы была решена проблема покупки мебели и домашних вещей.
Когда Жермена лежала больная, князь, надеясь ее развлечь и доставить ей удовольствие, позвал известнейшего в Париже ювелира, велел принести красивейшие драгоценности и разложил их на постели девушки.
Он рассчитывал пробудить в ней любовь к нарядам, свойственную женщинам, и просил выбрать, что понравится, а лучше взять вообще все.
Но Жермена окинула грустным взглядом сверкающие украшения и решилась приобрести только одно скромное колечко с красивым сапфиром, окруженным мелкими бриллиантами, сделав это лишь затем, чтобы не обидеть Мишеля полным отказом.
Князь сказал ювелиру, огорченному такой, на его взгляд, незначительной покупкой:
– Это пока, позднее мы опустошим весь ваш магазин.
Потом Березов вернулся к Жермене и надел ей кольцо на палец, а она сказала благодарно и нежно:
– Я с ним никогда не расстанусь!
И конечно, сдержала бы обещание.
Но теперь, когда от этого зависело сохранение жизни Мишеля, могла ли она не распроститься с его же подарком? И девушка это сделала, когда Бобино спросил, на какие деньги купить обстановку для квартиры.
Жермена молча сняла кольцо с руки, положила в футляр и, передавая Бобино, сказала:
– Заложи или продай, как хочешь.
В ломбарде оценили в четыреста франков, ювелир предложил шестьсот, Бобино согласился и тут же побежал за мебелью, уплатив наличными пятьсот с тем, чтобы остальные сто отдать в рассрочку за год.
Вернувшись, он с торжеством сказал Жермене:
– Все в порядке, можем переезжать, когда нам удобно.
Итак, главное теперь состояло в том, чтобы их перемещение не заметили шпики, несомненно наблюдавшие за домом днем и ночью.
Девушки страшно боялись, что враги узнают их новый адрес, проникнут в отсутствие Бобино и будут продолжать вредить Мишелю, уже и так сделав его совсем больным.
Бобино молча слушал эти разговоры, предвкушая, какой приятный сюрприз преподнесет. Наконец он сказал:
– А если я берусь провести вас так, что никто не заметит?
– Вы можете это сделать?
– И не далее как сегодня ночью.
– Но они увидят, как мы будем выходить на улицу Паскаля.
– А мы окажемся на другой. Только бы Мишель не заупрямился и не принялся бы ставить нам палки в колеса.
– Его мы берем на себя, – сказала Берта. – Буквально: возьмем под руки, и он спокойно пойдет куда надо.
– Итак, друзья мои, в половине первого пополуночи мы уходим отсюда на улицу Мешен.
– Ты, может быть, поведешь через подземелье… Мы ужасно боимся подвалов с тех пор, как нас держали взаперти, с крысами…
– Все будет гораздо проще: вы ничего не имеете против прогулки по берегу реки?
– Ничего, особенно когда такое необходимо.
– Там не очень приятно пахнет, но зато нет ни малейшей опасности.
– Я готова идти вдоль сточной канавы, если это путь к нашему спасению, – сказала Жермена.
В полночь все пятеро спустились в швейцарскую, где их ждал Матис. Он снял со стены ключ на длинном ремешке и сказал, что проводит друзей, и все последовали за ним. Они миновали двор, где сильно пахло из дубильной мастерской, и приблизились к вонючему стоку, идущему к речонке Бьевр.
Мишель находил ночную прогулку забавкой, хотя в темноте не было даже видно, куда ставить ногу. Князь оставался спокоен, не объявлял себя сумасшедшим, но сильно страдал от раны. Бедный аристократ покорно шел, куда его вели.
Выходы на набережную из дворов запирались наглухо, только некоторые дома имели ключи от замков. Матис изготовил отмычки, вывел всех к речушке. По другую сторону ее простирался пустырь, отгороженный плотным забором.
Через вонючую воду перекинули доску, по ней перешли на другой берег, а там пустырем – до изгороди. Накануне вечером Матис вынул гвозди из одной широкой планки. Подведя всех к этому месту, он внимательно прислушался, не идет ли кто по улице, открыл проход, выпустил всех на улицу и, быстро поставив планку на место, повернул к себе Операция проводилась в полной тишине, переговаривались только шепотом.
Теперь они могли надеяться, что скрылись от своих преследователей и смогут наконец спокойно искать работу, спокойно жить.
Не встретив ни души, дошли до улицы Мешен, где находилась новая квартира.
Несмотря на поздний час, консьерж[90], получив авансом хорошие чаевые, дожидался их, провел в жилье и оставил одних.
Жермена, увидав, какую милую обстановку подобрал Бобино, радостно воскликнула:
– Как у нас хорошо! Я даже не смела надеяться, что ты все так славно устроишь; спасибо тебе, дорогой друг!
Обошли четыре комнаты, восхищаясь как дети мебелью из красного дерева, ковриками, швейной машинкой. Только один Мишель молчал и казался ко всему безучастным.
– Ну, мой друг, как вы находите наше убежище? – спросила Жермена. – Оно, может быть, и не очень удобное, но зато мы тут в безопасности.
– Нас не найдут теперь, мы поселились под чужими фамилиями, – добавил Бобино.
– Мне все равно, – сказал князь. – Ведь я теперь не более чем испорченный механизм. Разве я могу о чем-нибудь думать с тех пор, как они убили мою душу.
– Но кто? Кто они?.. Скажите, ради Бога. Умоляю вас! – снова и снова спрашивала Жермена.
– Те, кто убили мою душу и ждут, чтобы я покончил с собой, и это скоро случится.
ГЛАВА 15
На другой день Бобино вывел четким почерком два десятка объявлений. Тех самых записочек величиной с ладонь, какие мы постоянно видим расклеенными на водосточных трубах, на косяках входных дверей, на углах тех домов, которые, кажется, стыдятся, что занимают место на улице. На записках нет разрешительных штампов, они существуют только благодаря снисходительности администрации, делающей вид, что не замечает их, ведь многим нуждающимся эти клочки бумаги помогают найти пропитание.
Жермена не предоставляла работу, а искала ее. Она писала:
«Особа, обученная в лучшем модном ателье Парижа, берется шить платья для дам и девиц, переделывать устаревшие туалеты и реставрировать нарядные платья. Обращаться в дом N… по улице Мешен, 3-й этаж».
Таким образом, девушка взывала к довольно многочисленной клиентуре из небогатых женщин, желающих быть одетыми по моде, не покупая наряды в магазинах, и при этом говорить с гордостью: «у моей портнихи…» – потому что немногие из них могут иметь на самом деле свою портниху.
Бобино расклеил бумажки ночью, когда возвращался из типографии, и Жермена с утра ожидала клиентов.
Берте поручили делать покупки провизии, она очень хорошо понимала в хозяйстве и умела торговаться с продавцами.
Мария сидела дома с Мишелем, а до трех часов дня и Бобино находился с ними.
Состояние здоровья русского опять требовало внимания. Рана открылась, нагноение началось снова, и Мишеля лихорадило. Кроме того, сильно мучила межреберная невралгия, следствие ранения, и настроение у него было убийственное.
Он ворчал на Жермену, не желал ее видеть, терпеть не мог Бобино и успокаивался лишь, когда говорил
