– Ничего, дорогая моя, решительно ничего, – сказала Жермена, тяжело дыша, но не желая тревожить сестру. И чтобы та не задавала новых вопросов, заговорила сама: – А почему ты так скоро пришла? Я не в упрек тебе, а потому что, боюсь, тебе стало дурно, ты слишком много и не по своим силам трудишься.
Марию знобило, она слегка покашливала. Присев на стул, девушка сказала сестре:
– Да, я что-то неважно себя чувствую, мне холодно и болит в боку.
Она показала на правую сторону груди, закашлялась, поднесла платок к губам. Жермена увидала на ткани пятно розоватого цвета. Это очень встревожило, она вспомнила: такие же следы оставались на платках покойного отца, умершего от воспаления легких, его тоже знобило, и он тоже чувствовал боль в груди.
Жермена обняла сестру, ласково шепча:
– Маленькая моя… моя дорогая девочка…
– Знаешь, когда из-за двери я услышала крики Мишеля, я страшно испугалась и опрометью бросилась вверх по лестнице, совсем задохнулась. Может, все от этого? – отвечала младшая, успокаивая сестру.
Жермена взяла ее как ребенка на руки, отнесла в спальню, уложила в постель.
– Мишель! Не оставляйте меня одну! – просила Мария.
– Нет, девочка, я тебя не оставлю, – отвечал тот ласково.
– Обещайте, что вы никуда не уйдете… будете все время около меня.
– Обещаю, – сказал Березов, приступ безумия у него прошел, он успокоился с того момента, как перестал соприкасаться с Жерменой.
– Надо позвать доктора, – сказала Жермена, заметив, что от озноба Мария все еще стучит зубами, не согревшись под одеялом.
– Но у нас нет денег, а визит доктора стоит дорого, – сказала сестренка. – Да ты не беспокойся, мне сейчас станет лучше.
Вернулась Берта, совершенно измученная беготней; Жермена в двух словах рассказала ей, что с сестрой.
– Она, наверное, простудилась, когда мы с ней оказались под дождем и основательно промокли.
Жермена отвела Берту в сторону и показала пятна на платке Марии, тихонько сказав:
– Помнишь… когда заболел наш отец. Я боюсь, Берта, давай скорее за врачом.
Берта кинулась со всех ног и через полчаса вернулась уже не одна.
– Сестра, я застала господина доктора Сенара дома, и он любезно согласился… – сказала Берта.
– Благодарю вас от глубины моего сердца, господин доктор, – сказала Жермена.
– Не за что благодарить, лекарь должен идти к больному, это его святая обязанность.
Жермена хотела предупредить, что они сидят совсем без денег, но постыдилась. Ей было необходимо знать, что с Марией, и она, преодолевая стыд, решила извиниться и сказать, что расплатятся позднее. Девушка подумала: у этого человека такое доброе лицо, и, вероятно, он подождет, пока мы немного соберемся с деньгами.
Внимательно осмотрев девочку, доктор покачал головой и сделал знак Жермене, чтобы та вышла с ним в другую комнату.
– Это ваша сестра, мадам? – спросил он, приняв Мишеля за мужа Жермены.
– Да, месье. Что, она серьезно больна?
– Девушка переживает пору созревания… за ней нужен хороший уход.
– Господин доктор, в необходимом уходе недостатка не будет!
– Я настаиваю на этом потому, что она серьезно больна. Я обязан предупредить вас.
Жермена прошептала:
– О Господи! Мало нам еще было несчастий!
Врач продолжал:
– Вот рецепт, по нему надо заказать лекарство сейчас же. Я приду к вам завтра утром, но, если больной станет хуже ночью, бегите за мной не стесняясь.
– Как я вам благодарна, доктор! – с чувством сказала Жермена.
– Подождите благодарить, пока больная не поправится, – сказал врач.
– А чем она больна?
– У нее двустороннее воспаление легких.
– Этого я и боялась! – проговорила сраженная известием Жермена, вспоминая отца, – он страдал этой болезнью долгие месяцы и в конце концов умер от чахотки.
ГЛАВА 18
Доктора Сенара хорошо знали в квартале Гобеленов не только из-за его странностей, но и по причине глубоких знаний и стремления делать добро.
Человека лет сорока – сорока пяти, широкоплечего и очень живого, доктора постоянно видели на улицах днем и ночью, когда он пешком торопился к больным своего квартала. Все знали его большую голову с шапкой всклокоченных волос, прежде белокурых, а теперь наполовину поседевших, его выразительное лицо, освещенное большими голубыми глазами, глубоким и добрым взглядом. Ему все кланялись с выражением симпатии и благодарности. Правда, расплачивались с ним когда могли и как могли.
Сенар был весьма ученым врачом и, без сомнения, мог бы сделаться профессором, но силой обстоятельств оказался бедным и не смог продолжать научные изыскания. Он так и остался обыкновенным лекарем, живущим довольно скудными гонорарами от пациентов.
Время от времени он усаживался за ученье, пополняя знания как прилежный студент, так что многие коллеги единодушно считали его одним из лучших клиницистов Парижа.
Правда, славился наш эскулап[100] еще и безобидной рассеянностью, с ним происходили разные смешные случаи. Однажды видели, как он шел по бульвару Араго с дощечкой, болтавшейся за спиной на тесемке. На этой деревяшке отчетливо читались цифры 92 ф. 50 с. и название магазина, где была куплена одежда. Другой раз он спешил к больному, забыв накинуть на плечи подтяжки, и они свисали до колен.
Чудачеством считали и то, что он никогда не спал на кровати, а, завернувшись с головой в бурнус[101], ложился прямо на пол…
На другое утро доктор Сенар пришел и снова тщательно прослушал Марию. Убедившись, что его предписания исполнялись правильно, он обещал заглянуть и вечером.
Бобино, опасаясь, что у него не хватит денег, чтобы рассчитаться, сказал от имени семейства:
– Господин доктор, конечно, очень любезно с вашей стороны так часто навещать нашу сестричку, но должен вас предупредить, что мы сидим совершенно на мели. Мы, разумеется, со временем оплатим ваши визиты, но два посещения в день, наверное, будет дорого…
Доктор остановил доброго малого, уже запутавшегося в своей речи, сказав:
– Разве я упоминал о гонораре? Здесь моя больная, и я буду к ней приходить так часто, как сочту нужным. Вы что, принимаете меня за торговца здоровьем? Здоровье, милый мой, дается тем, кто не может его купить.
Бобино и все остальные были глубоко тронуты словами и поступком врача, но молодой наборщик все- таки не удержался, чтобы не сказать какую-то подвернувшуюся на язык нехитрую и безобидную шутку. Она заставила доктора улыбнуться, и он сказал:
– Доброе сердце… остроумный… Парижанин, должно быть?
– С улицы Мадам, господин доктор.
– А я с улицы Асса, – ответил доктор, подавая на прощанье руку. – До свидания, и рассчитывайте на меня. За девочкой будем ухаживать как за княгиней!
Доктор ушел, провожаемый благодарностью всей семьи.
– Какой прекрасный человек! Правда, Мишель? – спросил Бобино, гордый симпатией, проявленной к нему доктором. – Еще не перевелись такие в нашем отечестве.
Князь читал рецепт и, не отвечая Бобино, спросил:
– А почему никто не пошел в аптеку?
– Да, надо позаботиться. Аптекарь уже вчера ворчал, когда мы брали лекарство в долг, и сказал, что больше не будет отпускать, пока мы не расплатимся. А у меня, черт возьми, ни сантима, за неделю вперед забрал.
