юного деспота:
— Бой, огня!
Произнес он этак гнусаво в нос, я сразу узнал янки. Дрожащий юнга подошел к нему, глядя так, что и тигр смягчился бы. Подал фитиль. Но на сей раз не он тирану, а тиран ему, бедняге, дал, что называется, прикурить: подставил юнге подножку, да еще насмехается:
— Осторожно, не разбей стеклышка от часов!
Мальчик с трудом встал, но тут — снова подножка, и он вновь — хлоп — задом о палубу! Так, при каждой новой попытке подняться — бесконечные подножки, да такие ловкие, что бедный юнец распластался просто, как оглушенный теленок. И никто не возмутился, никто даже не попробовал заступиться за него!
Я подошел и спокойно сказал:
— То, что вы делаете, недостойно джентльмена. Оставьте в покое ребенка!
Рослый этот янки смерил меня взглядом, усмехнулся:
— А, француз! Должно быть, повар или парикмахер. Ну, милейший, убирайтесь-ка отсюда. Со мной таким тоном не говорят. Придется дать вам пощечину.
Он поднял руку… И вот тогда-то я оттолкнул ее и ответил хорошим ударом под пятую пуговицу его жилета.
Получив свое сполна, американец только ахнул и свалился рядом с юнгой.
Оба поднялись. Мальчик крикнул мне: «Thank you, sir»[15], — и убежал со своим фонарем и фитилем. Янки еще не мог перевести дыхание, а уже бранился:
— Негодяй, ты предательски ударил меня!
— Сам негодяй, я-то действовал честно; правда, джентльмены? — обратился я к зрителям, свидетелям стычки.
— Да, да, честно! — прозвучало несколько голосов.
— Ах ты, недоносок! — взбесился он. — Да я двух таких измордую!
— Ой, не похоже! — со смехом говорю ему.
— Хорошо, если ты не последний трус, то согласишься на реванш, на честный бой… на палубе «Каледонца».
— Да хоть сейчас, если душа просит.
— Нет, завтра, — уперся американец.
— Когда, где и как тебе угодно!
Вот единственное приключение, дорогие, которое я пережил, и вы согласитесь, что это все пустяки».
…Молодой человек отложил письмо и перечитал его вслух, вполголоса.
Набросаем пока подлинный портрет нашего героя. О нет, автор письма вовсе не похож на недоноска, как назвал его тот, кто получил удар. Правда, в свои семнадцать лет он далеко не исполин. Ниже среднего роста, но крепко сложен, коренаст, с огнем в крови. Широкие плечи, голова сидит на крепкой шее как надо, а на груди под тонкой шелковой рубашкой кукурузного цвета так и ходят ходуном мышцы.
Лицо подростка, готовящегося стать мужчиной. В каждой черте живость, ум, веселость. Несмотря на всю серьезность задуманного юношей кругосветного путешествия, чувствуется, что это славный, откровенный, прямой малый, немного сорвиголова.
При всем этом — розовые щеки, немного по-детски пухлый рот, ослепительно белые зубы. Нос прямой, однако кончик чуть-чуть вздернут. Шатен — густые, короткие, слегка вьющиеся волосы. И большие серые глаза — светлые, веселые, смеющиеся, которые, впрочем, умеют иногда яростно сверкать.
Этого беглого наброска пока что, пожалуй, достаточно.
Закончив чтение, путешественник оставил незапечатанное письмо на столе под лампой и сказал себе: «Закончу завтра, после матча… Это повеселит отца. А что теперь, спать? Нет, еще не хочется, лучше пойду на палубу покурить».
Он надел серую фетровую шляпу, фланелевую синюю куртку, туфли из толстой кожи на каучуковой подошве и направился к лестнице. Наверху, на корме, ежевечерние танцы были в самом разгаре. Джентльмены в черных фраках, леди и миссис в великолепных, сверкающих драгоценностями бальных туалетах. Дамы обмахивались веерами. Порывы музыки, бешеный вихрь крутящихся пар, упоение движением и ритмом на борту большого корабля, залитого светом и раскачиваемого зыбью, невольно завораживали. Это любопытное, даже впечатляющее зрелище посреди одиночества, и молодой человек снисходительно усмехнулся:
— Дамы и господа не скучают!
То и дело хлопали пробки от шампанского, обозначая этим вульгарным звуком не столько экзотику, сколько буржуазную радость жизни. Слуги ловко скользили среди толпы, не роняя подносов с пенящимися бокалами.
Ироничный зритель, растянувшийся в кресле-качалке, воскликнул:
— Ну, не парадокс ли? Шампанское extra-dry[16], чтобы хорошенько промочить горло!
Пили крепко, и буфет торговал вовсю. Многие джентльмены уже поднабрались и развеселились. Но так как в их поведении не было ничего шокирующего, это малое прегрешение англосаксов вызывало у дам лишь снисходительные улыбки.
Среди любителей выпить юноша вдруг узнал мучителя юнги, своего противника, который отошел от танцующих, обмахиваясь складным цилиндром, потом засунул его между жилетом и манишкой, несомненно, чтобы освободить руки, и вынул из фрачного кармана портсигар.
Случай подвел его к французу, сидевшему на свету у левого борта. Узнав его, он, опередив свою свиту, подошел к креслу, в котором тот курил и покачивался, демонстрируя безразличие.
В американце вспыхнула злоба. Ему никто никогда не перечил, он привык презирать человечество. А тут — этот французишка! С надменным выражением янки бросил ему в лицо:
— Ага, вот он где! Сидел бы на кухне, чем подсматривать тут за нами исподтишка!
Молодой человек пожал плечами и насмешливо ответил тоном настоящего обитателя пригородов:
— Выпил маленько и сам не знаешь, что болтаешь! Сматывай отсюда удочки!
Возбужденный вином и усмешками своих друзей, американец продолжал с презрительным жестом:
— А может быть, у этого бедняка нет денег даже на стаканчик кисленького?
— Нарываешься? — усмехнулся француз. — Ну, на первый раз прощаю: у тебя еще молоко на губах не обсохло. Но кончай, не то получишь свое!
Янки издевательски захохотал, выхватил из жилетного кармана пригоршню долларов и швырнул их в лицо противнику:
— Это ты получи — милостыню жаждущему! Подбери и выпей за мое здоровье! Да не забудь прокричать: «Да здравствует…»
Договорить он не успел. С изумительным хладнокровием молодой француз поднялся с кресла. Бледный, с горящими глазами, он со всего размаха отвесил оскорбителю звонкую оплеуху, которую услышали даже на корме.
— Получил? Я держу слово! — крикнул смельчак.
Американец дико зарычал и схватился за револьвер.
Но соперник с быстротой молнии вырвал у него оружие. Еще миг — и револьвер полетел за борт.
— Ну и характер! — обернулся он к разъяренному янки. — Но поверь, так просто меня не убить!
Вдвойне пьяный — от гнева и вина — зачинщик ссоры совсем потерял голову. Отплатить во что бы то ни стало, или — прощай, престиж! Грубое проклятие сорвалось с его окровавленных губ: «Hell dammit!»[17] Он набросился на француза, — сейчас этот выскочка узнает что к чему! Противники намертво сцепились, тяжело дыша, стараясь сбить друг друга с ног. Остальные попятились, давая им свободное место. Кое-кто уже начал заключать пари: чья возьмет?
Борцы, все так же намертво сцепленные, катались по палубе. То один, то другой оказывался
