перевернется, а тогда — шутки плохи!
Американец, не переставая стонать и чертыхаться, никак не отозвался на это обращение.
— Ты болен? — с участием спросил его француз.
Ответа не было.
— Значит, все еще дуешься? Ну и нрав! Послушай! Дуться в такую минуту не просто мерзко, это еще глупо! Я тебе напрямик говорю!
Тогда наконец послышался сердитый ответ:
— Это все из-за вас! С какой стати вы влезли в мои дела? Я вас не знаю и знать не хочу! С людьми такого сорта у меня нет ничего общего… Вы не принадлежите к моему кругу!
Из ветвей послышался звонкий хохот. И вот на обломке шаткого дерева между не видящими друг друга собеседниками начался во мраке безумнейший из разговоров:
— А между тем меня тебе представили — мой кулак и нога. Неужели в твоем высшем свете этого недостаточно для знакомства?
— О, если мы только выберемся на сушу, я отплачу, я вам шею сверну!
— Ну и ну! Ты думаешь, я так и буду этого дожидаться? О нет, малыш, я тебе покажу, как люди моего сорта намыливают шею таким, как ты!
— Да кто вы такой?.. Я говорю с вами по-английски, а вы, хоть отлично понимаете этот язык, отвечаете по-французски, правда, употребляя далеко не классические обороты!
— Оказывается, ты не такой дурак, каким казался!
— Кто же вы?
— Меня зовут Тотор.
— А фамилия вашего отца?
— Фрике!
— Что он делает? Какое положение занимает в обществе?
— Просто любопытствуешь или боишься уронить свое достоинство? Изволь: отец ради забавы совершил кругосветное путешествие… Его девиз: «Чем дальше, тем ближе!» А во время этой сказочной гонки вокруг планеты — помогая слабым, бил сильных… Он освобождал рабов, уничтожал пиратов, завоевывал государства. И веселился, как блаженный, ввязываясь в драку когда надо и не надо. И всегда ему улыбалась удача!
— Вот как! А теперь?
— Описав свои приключения и закончив «Учебник умелого робинзона [21]», он, как бы это сказать, почетный парижский мальчишка на отдыхе, а я — его преемник. Ну а теперь ты, господин, которого я тоже не знаю, находишь ли ты меня достаточно знатным, чтобы вместе со мной сидеть на дереве посреди моря?
— Право, не поймешь, что тут в шутку, что всерьез! И почему вы все время говорите мне «ты»?
— Сам начал, помнишь, на палубе «Каледонца»? Теперь же это вошло у меня в привычку. А твой-то родитель что поделывает?
— Отец — миллиардер.
— То, что у нас называется «человек с мошной». Чем же он занимается?
— Король шерсти!
— Черт возьми! Властелин руна, султан овечий! Смею надеяться, что твой папаша — не из Шампани…
— А что?
— Потому что девяносто баранов да один шампанец, это получается… Нет, не могу сказать!
— Вы потешаетесь надо мной!
— На такую дерзость я бы не решился. Так, значит, ты в некотором смысле сын монарха — шерстяной дофин![22] У нас во Франции сына кондитера называют «маленький кондитер». Говорят еще: «маленький литейщик», «маленький угольщик». А американцы в твоем лице будут иметь «маленького мериноса»[23], Мериносика. И я делаюсь твоим крестным отцом!
Совершенно оторопевший от потока слов американец уже не знал, смеяться ему или плакать. Но высокомерие велело ему не сдаваться. Привыкнув, что все склоняются перед золотым тельцом[24], с колыбели избалованный безудержной лестью, он увидел в забавном прозвище оскорбление своего «сана».
«Его величество» никогда не отречется от престола, даже при кораблекрушении. И он ответил с повелительной высокомерностью:
— Я запрещаю вам называть меня так.
— Слышу, Меринос.
— Вы поняли?
— Так точно, Меринос.
— Имейте в виду, я заставлю вас слушаться, хотя бы и силой.
— Ой, как страшно, Меринос! Я жду рассвета, чтобы узреть черты героя! Но вот горизонт начинает розоветь… Скоро взойдет солнце, и я увижу тебя, о Меринос, во всей твоей славе…
Но на этот раз американец не принял вызов. Он заметил темную линию, пересекающую океан, и воскликнул:
— Слава Богу! Берег!
Тропическая ночь за несколько минут уступила место дню. И, промокшие, закоченевшие на своем «плоту», спутники наконец увидели друг друга сквозь пахучие листья эвкалипта.
Парижанин рассмеялся:
— Однако! Знаешь, ты похож на обезьяну, старина Меринос, на несчастную разодетую обезьяну, которая красуется перед ярмарочным балаганом! Наверное, и я так выгляжу!
Спутник хотел ответить, но вдруг расчихался.
— Будь здоров! — уже серьезнее продолжал парижанин. — Здесь тебе не найти ни пилюль, ни таблеток, так что о простуде не может быть и речи…
Потом добавил, всмотревшись в берег:
— Черт возьми, шикарная картина: восход солнца над пустынным берегом!
Любопытные чайки кружили над молодыми людьми, издавая резкие крики, какие-то птицы с серыми спинками покачивались на волнах, хохлатые цапли, поклевывая перламутровые блики на прекрасных деревьях с темно-зеленой листвой, казались мириадами[25] гигантских камелий[26].
Пара черных лебедей взлетела, громко хлопая крыльями, а баклан стал доверчиво устраиваться на другом конце «плота».
Рядом со стволом, который дрейфовал, медленно кружась, плавали огромные гладиолусы, пурпурные кувшинки, ирисы, словно усеянные аметистами, ярко-синие алоэ со светло-желтыми стеблями, подсолнухи размером с колесо, мирты, папоротники… Всю эту растительность принес в морс какой-то яростный ураган.
В километре отсюда берег был прорезан узким эстуарием[27] — там текла красивая река, окаймленная могучими деревьями. Голубовато-зеленые кроны эвкалиптов благоухали вовсю. Чем ближе «плот» подплывал к берегу, тем очевидней становилось богатство жизни на этой земле. Там было все… кроме людей.
Глубина воды на глазах уменьшалась, и акулы, отчаявшись заполучить добычу, убрались восвояси, яростно взмахивая плавниками.
Вдруг ствол вздрогнул, натолкнувшись на встречное течение реки, и начал отходить от берега, до которого было еще метров четыреста.
— Одну минутку! — воскликнул парижанин. — Если мы хотим высадиться, некогда заниматься пустяками. Меринос, в воду, и — саженками! В мои планы не входит огибать Австралию верхом на ветке.
— А в чем дело?
— Я отчаливаю, а ты оставайся, если хочешь. Прощай, спасительное древо!
