Кристи стояла неподвижно, а слова кружились над ее головой, словно рассерженный пчелиный рой. Время от времени одно-два слова вырывались из общего жужжания и влетали к ней в ухо, сразу же глубоко врываясь в сознание: «Сестра по отцу. Брат. Прости. Ту ночь на пляже».
Не веря, она мотала головой, разбрызгивая крохотные капельки шедшего над Мэдисон-авеню дождя по всей крохотной квартирке на третьем этаже. Но все же, хотя Кристи и была потрясена шокирующим открытием, ее нежелание принять правду уже начало ослабевать.
– Ты хочешь сказать, что мы брат и сестра. Что мой отец – это и твой отец тоже, – произнесла она без всякого возражения.
Скотт, все еще сидевший, обхватив руками голову, печально кивнул. Сжавшийся на грязном диване, он, казалось, совсем пал духом. Дело было не только в щетине на подбородке, грязных ногтях и всклокоченной, нечесанной голове. Они лишь сопутствовали поражению. Весь его вид говорил об отчаянии. Скотт был похож на картонного человечка, которого забыли под дождем.
Кристи еще только пыталась осознать, что человек, которого она так беззаветно любила и который так больно ранил ее, – это ее собственный брат, но ее доброе сердце уже готово было снова раскрыться. Его заполнили облегчение и сострадание.
– Я рада, Скотт. Ты слышишь? Я рада, что ты – мой брат. – Сказав это, она ощутила глубокое значение своих слов. Она потеряла возлюбленного, но она теперь больше не одинока. Внезапно так понятны стали чувства, которые раньше были необъяснимы. У нее был брат, милый, чудесный, сумасшедший, грустный брат, с которым она пойдет дальше по жизни. Брат, который вместе с ней будет свысока смотреть на нелепость этого мира.
Немного размокнув пальцы. Скотт недоверчиво взглянул на нее.
– Кристи, что ты такое говоришь?
Теплая улыбка осветила ее лицо, и она попыталась объяснить.
– Я хочу сказать, что все прекрасно, Скотт. Я прощаю тебя, и мы снова можем любить друг друга. Когда я была маленькой, я молила Бога, чтобы он ниспослал мне брата. Он всего лишь немножко запоздал с ответом на мои молитвы.
– Значит, ты не ненавидишь меня… даже после того, что я сделал?
Он хотел еще раз услышать подтверждение. Ему и в голову не приходило, что Кристи так все воспримет. Он говорил о трагедии, только о ней, и даже и не помышлял о какой-либо надежде. Последние шесть месяцев он почти не выходил из квартиры, ставшей его убежищем. Бесконечно обращался он к своему сознанию, пытаясь изгнать скверну из своей души, но у него ничего не выходило. Конечный вывод был все время одинаковым. Он извращенное и несчастное создание, генетический урод, в котором искаженная наследственность объявилась самым дьявольским образом. Он, дитя инцеста, искалечил, изуродовал счастье своей собственной плоти и крови. Он был свидетелем того, как остановилось сердце его собственной сестры в результате его злобной любовной интриги. Он овладел ею на песке. Он ненавидел ее, хотя сама природа требовала ее любить, он замарал ее своими грязными генами. И вот в конце концов, когда он осознал всю гнусность своего деяния, у него даже не хватило мужества уйти из жизни. С какой бы стороны он ни смотрел на все это, со всех сторон он выглядел отвратительно.
– О Скотт. Бедный Скотт. Бедный мальчик. Ты столько пережил. Бедный мальчик. Мой бедный мальчик.
Слезы полились у него из глаз, а она тихо баюкала его, помогая печали прорвать образовавшийся в его душе горестный затор и уйти. Долгие минуты брат и сестра сидели молча.
Скотт первым нарушил тишину.
– Ох, Кристи. Я не знал, как ты это воспримешь. Я чувствовал себя таким виноватым. Мне необходимо было рассказать все это кому-то. Мне необходимо было рассказать это тебе. Когда я написал тебе, я думал, что ты, наверное, не ответишь. Может быть, даже не вскроешь конверт. Мне было так стыдно.
Кристи притянула его к себе, крепко прижалась к нему, чувствуя, как слезы брата ручьем льются по ее загорелой руке.
– Все уже прошло, Скотти. Все кончилось. Ты сделал это, потому что сам был чем-то больно ранен. Я это знаю. Я прощаю тебя. Слушай же. Я прощаю тебя.
Она подняла лицо брата навстречу своему и заставила его улыбнуться, ободряя его своей собственной улыбкой. Надо было еще кое-что сказать. Она должна была сказать все до конца. Надо было все прояснить – отбросить все осколки и тяжесть прошлого. С призраком можно справиться, только если прямо смотреть ему в глаза.
– Мне кажется, я знала все уже с самого начала. Когда мы встретились на пляже. Все произошло так сразу. И так невероятно естественно. Все чувства смешались, но они были такими яркими. Может быть, они просто были сильными. Хорошо, теперь мы знаем, в чем тут дело, но мне как-то было все это известно и раньше. Когда ты овладел мною. Как раз перед этим… я вдруг почувствовала, что мы совершаем нечто ужасное. Прекрасное, и в то же время ужасное. Какая-то частица во мне не хотела этого… но это уже не имело значения. А знаешь что? Я даже не жалею об этом. Я буду это помнить. Ничего лучшего в моей жизни пока не было. Мне этого очень хотелось, потому что я люблю тебя, Скотт. И сейчас я по-прежнему люблю тебя. Вот сейчас.
Ты слышишь?
Она повернула к себе залитое слезами лицо и принялась стирать слезы пальцами, наблюдая, как оно смягчается под снимающим боль воздействием ее слов.
– Но я был так жесток… так недобр к тебе, Кристи.
Как же ты можешь такое простить.
– Это ты был жертвой, Скотт, не я. Я была просто прохожей, ниспосланной Судьбой. Вся эта ненависть. Кто-то ведь должен был попасть в ее пламя. Это же поразительно, твоя мать – и мои мать и отец. Почему ей так сильно хотелось причинить им боль? И почему она не любила тебя? Я не могу этого понять. Все это не укладывается в моей голове.
– Это действительно не укладывается в голове, Кристи. И, боюсь, ты знаешь только часть правды. – Скотт сел и взял сестру за руку. – Я все еще не знаю, верить этому или нет, но Уилли Уиллис сказал мне, что моя мать и твой отец – тоже наполовину брат и сестра.
