парке.
– Да, я знаю.
– Но Рингхэмская пустошь – одно из тех мест, в отношении которого национальный парк заключает соглашение с землевладельцем, и смотрители получают право выполнять свою работу на этой территории. Особое внимание уделяется Девяти Девственницам. В дни летнего солнцестояния они вроде бы даже приобретают особенно важное значение, ну, почти как Стоунхендж. Иногда здесь собирается до двухсот человек, – кстати, незаконно, они нарушают соглашение между владельцами территории и парком. Я уж молчу о том, что их сборища противоречат законам, связанным с охраной древних природных памятников.
– И чем эти люди занимаются?
– Не поверите. Музыка, фокусы, костры. Вокруг бегают дети и собаки. В чем-то похоже на средневековую ярмарку. В один год нам даже пришлось вызвать горных спасателей для одной девицы: она танцевала, перепрыгивая с камня на камень, ну и свалилась – сломала ногу. Каждый год я просто молюсь, чтобы пошел проливной дождь, – тогда все же поспокойнее, но это так, к слову.
– Вот почему в Пик-парке царят мир и покой.
– Мир и покой?! Да нам больше всего хлопот доставляет безопасность посетителей. У них же нет ни крупицы здравого смысла! Если мы снимем ограду со старых шахт, половина наверняка бросится туда, думая, что это новый аттракцион для туристов.
Когда Оуэн Фокс шутил, его взгляд не отрывался от собеседника, а в уголках глаз пряталась хитрая улыбка, в остальном же его лицо оставалось бесстрастным. Лишь внимательно прислушиваясь к нему, можно было понять, что он шутит.
– Но я не хотел бы работать в другом месте, – сказал Оуэн. – Я даже выбрал камень, рядом с которым будет развеян мой пепел.
Миновав большое поле с черно-белыми коровами, они подъехали по крутой узкой дорожке, зажатой между каменистыми склонами, к ферме «Рингхэмский хребет». Хозяйственные постройки в основном были сложены из местного темного песчаника. Жилой дом смотрел на мир небольшими, низко посаженными окошками, которые, судя по всему, едва пропускали солнечный свет. К тому же на дом падала тень от большого, недавно построенного сарая, расположенного чуть в стороне от дороги. Рядом с сараем стояло нечто похожее на выгоревший остов пикапа «мицубиси». Краска с его кабины слезла полностью, а внутри все почернело. Привычка собирать у себя во дворе всякую рухлядь была присуща многим фермерам.
Оуэн взглянул на Купера.
– Давайте-ка я сам поговорю с Личем? Ладно?
– А что, с ним могут возникнуть проблемы?
– Всякое бывает. Просто к нему нужен правильный подход. Иногда приходится подводить людей к мысли, что они поступают так, а не иначе, по собственному желанию.
– Даже если это не так?
– Ну да. Иногда. Вы же знаете…
– А в чем трудность-то?
– Это жена Уоррена Лича, Ивонна, нашла ту, другую женщину несколько недель назад.
– Да, помню – Мегги Крю.
– Это случилось как раз на одном из полей у Рингхэмского хребта. Ивонна Лич наткнулась на нее, лежавшую без сознания у ограды. По-моему, сам Лич посчитал эту находку досадной неприятностью, из-за которой ему пришлось ненадолго оторваться от работы. По этой старой дороге в карьер сейчас в основном передвигаются только пешеходы. Народу довольно много, и все идут напрямик через ферму. Когда незнакомцы с утра до вечера разгуливают мимо ваших дверей, вполне естественно, что вскоре начинаешь немного раздражаться. Некоторые посетители парка считают фермеров чем-то вроде общественной службы – фермеры обязаны пускать их в туалет и к телефону, а то и вытаскивать их застрявшую машину из грязи своим трактором. Так что я очень даже понимаю Уоррена.
Когда «лендровер» с Оуэном Фоксом и Беном Купером остановился возле дома, они заметили в ярко освещенном хлеву двух мальчиков. Мальчишки возились вокруг телки джерсейской породы. Большеглазое, длинноногое животное, раздувая от удовольствия влажные ноздри, стояло спокойно, пока его рыжую шкуру начищали до блеска с обоих боков. Один мальчик дотронулся до коровьей морды. Шершавый язык тут же в ответ лизнул его руку, и парень расплылся в улыбке. На дальней стене хлева висела увитая длинными лентами и разрисованная красными и синими розочками деревянная доска.
– Это та телка, что победила на ярмарке в Бэйкуэлле? – спросил у ребят Оуэн.
Мальчики, похоже, растерялись. «Возможно, им велели не разговаривать с незнакомцами», – подумал Купер. Но смотритель ведь не относился к разряду незнакомцев. Он и раньше бывал на ферме, и он знал Уоррена Лича. В обязанности старшего смотрителя района входило установление хороших отношений с фермерами и землевладельцами своего участка.
– Она самая. Ее зовут Куколка, – ответил наконец мальчик постарше.
– А тебя – Уилл, да? – спросил Оуэн. – А братишку как? Запамятовал имя…
– Дагги.
Оуэн медленно подошел к телочке, тихонько что-то приговаривая, а та попятилась назад, испуганно вращая глазами. Мальчики нервно держались за привязь. Но когда Оуэн заговорил с ней, дотронулся до ее носа, нежно погладил морду, животное успокоилось. Он пощупал плечо Куколки, определяя упругость мышц, провел по спине. При его прикосновениях телка стояла не шелохнувшись.
– Ну, ребятки, она у вас просто красавица. И соде́ржите ее хорошо. Молодцы.
– Спасибо, – ответил Уилл. Дагги вроде тоже что-то хотел добавить, но передумал.
Оба мальчика выглядели застенчивыми, но младший казался особенно необщительным. Никогда раньше Куперу не приходилось иметь дело с молчаливыми детьми. В его семье было несколько ребятишек возраста Уилла и Дагги – племянники, племянницы и двоюродные братья и сестры. И никто из них не был тихоней. Наоборот, они были даже слишком шумными. В наши дни невозможно не увидеть или не услышать ребенка. Вот когда родители не видят или не слышат свое чадо, они начинают волноваться – не случилась ли беда.
Но эти двое были совсем другими детьми – скрытными, осторожными чуть ли не до враждебности, словно их специально приучали бояться чужих.
– А на следующий год будете выставлять ее? – спросил Оуэн.
Наверное, он сказал что-то не то. Лица мальчиков вытянулись, а Дагги выглядел так, словно вот-вот заплачет.
– Разве отец не возьмет вас на ярмарку?
Уилл покачал головой. Теперь и Куперу стало немного неловко.
– А где ваш отец? – спросил он.
– В мастерской, – показал Уилл за дом.
Оба мальчика, наверное, облегченно вздохнули, когда Купер и Оуэн отошли от сарая и направились через двор к мастерской, откуда доносился лязг металла. Оуэн заглянул в открытую дверь.
– Уоррен? Вечер добрый.
Уоррен Лич посмотрел на него со скамейки, тускло освещенной рабочей лампой. Шеи у него почти не было, а торс, массивный и плотный, без единого изгиба, заканчивался громадными плечами с буграми мускулов, почти достигавшими линии подбородка. Лич носил синий рабочий комбинезон, подпоясанный широким кожаным ремнем.
– А, вы, – грубо проворчал он. – Не было печали, так черти накачали. Чего надо?
– Гм, назовем наш визит дружественным, – усмехнулся Оуэн.
– Ну-ну, – фыркнул Лич. – Мимо сарая проходили?
– Да.
– Так, пожалуй, и парней моих видели. Что они там, все еще возятся с этим чертовым животным?
– Судя по телке, они прекрасно ухаживают за ней, Уоррен. Состояние просто отличное.
– Ага. Отличное. А с чего бы ему быть другим? Избалованная скотина. Жрет больше, чем любой из нас.
