чешутся.
— Особо кулаками не усердствуйте. — предупредил Ероха. — Он мне живым нужен. А главное — без шума, без крика. Когда повяжете, пришлете мне Дибуна. Ну, чего стоите? Вперед, шелудивые, действуйте!
Стражники и оруженосец торопливо выскочили за дверь. Сотник Ероха подошел к столу, налил из кувшина браги, выпил и, отерев рукавом усы. сказал самому себе: «Теперь, княжна, посмотрим, как ты будешь елозить…»
Княжна Любава, простоволосая, в одной легкой льняной сорочке, едва прикрывающей колени, сидела возле небольшого зеркала в серебряной оправе (подарок купца из далекой Кельтики) и задумчиво разглядывала мелкие морщинки, появившиеся совсем недавно в уголках ее прекрасных глаз. Не по годам рано появились эти морщинки, но — по испытаниям, выпавшим на ее долю.
Любаве еще семи лет не исполнилось, когда умерла ее мать, княгиня Василиса. Едва четырнадцать стукнуло, когда в неравной схватке с волкодлаками-оборотнями. которых привел в стольный город предатель Климога, погиб ее отец — славный князь Светозор. Спасая младшего брата, княжича Владигора, оказалась в плену у диких берендов, но сумела из пленницы стать воительницей и повернуть неукротимое лесное племя против Климоги. Увы, первый успех очень скоро сменился разгромом и Любава вновь стала узницей, на этот раз — самозваного князя Климоги Кровавого. Он вознамерился, дабы узаконить свою неправедную власть в Синегорье, взять Любаву в жены, да не успел. Ворвался в Ладорскую крепость юный князь Владигор. Не один ворвался — с верными друзьями и соратниками, разбил неприятельское войско, спас любимую сестру от неминуемого позора и смерти. А потом… Много всякого было потом в ее жизни — и хорошего. и плохого. Впрочем, хорошего было больше. А что дальше будет, о том лишь боги ведают.
Сдавленный вскрик за дверью и шум падающего тела заставили ее встрепенуться. Однако не успела Любава позвать стражника, дабы выяснить, что стряслось, как дверь в ее опочивальню распахнулась и через порог дерзко шагнул сотник Ероха. В его руке был зажат окровавленный кинжал, глаза сверкали черным огнем, губы подрагивали в нервной ухмылке.
— Что такое, сотник? — спросила княжна, окидывая его удивленным взглядом.
— Сейчас узнаешь, — осклабился Ероха. Затем повернулся к двери и негромко приказал кому-то: — Втащи его сюда, а сам встань на страже и никого не впускай.
Любава с ужасом увидела, как оруженосец Ерохи втаскивает в ее опочивальню мертвого стражника. Это был один из тех, кого Ждан недавно назначил ей в охранники. Она не знала его имени, не успела узнать. И вот… В том, что он мертв, сомневаться не приходилось: кровь из двух глубоких ран — в груди и на горле — еще сочилась, но зеленые глаза смотрели незряче, как два холодных изумруда.
— Кто это сделал?! — воскликнула Любава и тут же прикусила губу. Она поняла кто. Но почему?
Промедлив лишь несколько мгновений, княжна кинулась к стене, на которой висели воинские доспехи и меч, специально для нее изготовленные ладорскими оружейниками. Ероха ждал этого и, опередив Любаву, встал у стены. Для большей убедительности поднял руку с кинжалом к ее груди. Любава замерла.
— Прежде чем за меч хвататься, сперва, наверно, побеседовать надо? — усмехнулся Ероха.
— А с ним, — Любава кивнула на убитого стражника, — ты долго беседовал или сразу ударил, без лишних слов?
— На него, княжна, жалко было слова тратить. Я их для тебя приберег. Готова выслушать?
Любава промолчала. Ероха, истолковав ее молчание в свою пользу, убрал кинжал в ножны и указал на кресло:
— Садись, княжна. Чего зря утруждать такие красивые ножки?
Только теперь она сообразила, что стоит перед сотником почти раздетая. Краска стыда и гнева залила щеки, но Любава даже не попыталась прикрыть рукой полуобнаженную грудь. Нет, не она стыдиться должна, а тот, кто посмел среди ночи ворваться в ее опочивальню. Любава гордо вскинула подбородок, шагнула к креслу и села.
— Говори, — произнесла она повелительным тоном. Словно не ночной тать стоял перед ней, а провинившийся смерд, молящий о снисхождении.
Ероха понял ее вызов. Он цокнул языком и сказал:
— Напрасно выкобениваешься, Любава. Нынче сила на моей стороне. Поубавь спесь, а то ведь хуже будет.
— Ты мне угрожать смеешь? — Княжна с нарочитым удивлением выгнула бровь.
— Смею! И повторю — сила на моей стороне. Сейчас все в этом дворце подчиняются мне. поскольку таков порядок: ночью командует крепостной сотник.
— Ой ли? И бабам ты приказываешь, кого пускать под одеяло, а кого нет? И тараканам запечным — когда им из щелей выползать? И детишкам указываешь, какие сны видеть?
Ероха скрипнул зубами, выхватил кинжал и, подскочив к Любаве. приставил лезвие к ее горлу.
— На язык ты остра, Любава, да не острее моего кинжала.
— Убивать пришел? — чуть побледнев, сказала Любава. — Так что же медлишь?
— Коли сговоримся, будешь жить и Синегорьем править. А нет — пеняй на себя, мне терять нечего.
— О чем же сговориться хочешь?
— Вот так-то лучше, — кивнул Ероха, вновь убирая кинжал. — Я многого не прошу. Хочу получить то, что давно заслужил своим ратным трудом. Заслужил-то я, а почет оказан другому, разбойнику и придворному выскочке!
— Не понимаю, о ком ты? — искренне удивилась Любава. — Да и в чем тебя обделили, если поставили командиром всей стражи?
— О ком? — зло переспросил Ероха. — О любимчике Владигора, о безродном щенке, о Ждане! И нечего зенки на меня вылупливать!.. Я доподлинно знаю, что по твоему нашептыванию старейшины собираются назначить его ладорским воеводой. А ведь это почти княжеская власть!
— Так вот в чем дело, — задумчиво произнесла Любава. — Черная зависть одолела тебя… Мало оказали почета, малой властью наделили, рвешься к большему. Не надорвешься ли, сотник?
— За меня-то не беспокойся, княжна. О себе подумай.
Любава встала с кресла, взяла с постели большой пуховый платок и укутала им плечи. Хотя в опочивальне не было холодно, ей вдруг стало зябко. Не от страха за свою жизнь, но — от леденящей бездны, которую она увидела в глазах этого человека.
Она неторопливо подошла к окну. Звезды в ночном небе светили ярко и безучастно. Скоро ли рассветет? Утром во дворце заметят, что она долго не выходит из опочивальни, поспешат выяснить причину… Сотник явно сошел с ума, следовательно, у него не может быть много помощников: один-два, не больше. А если это все-таки заговор?.. Нужно тянуть время. Слуги сообщат Ждану, и он сумеет ее выручить из рук этого безумца.
Словно догадавшись о ее мыслях, сотник расхохотался:
— Посматриваешь, нет ли бучи под окнами? Ха-ха! Ты, княжна, меня совсем за дурака считаешь?! Я сегодняшней ночи долго ждал, каждый шаг выверял, ошибок не будет. И видят боги — спасать тебя некому!
— Ты к своему беззаконию богов не примазывай! — резко шагнула к нему Любава. — Никогда еще властители небесные за убийц и предателей не вступались! Придет срок — они тебя покарают!
— Тихо, тихо. — Ероха отступил в сторону и шутовски поклонился бронзовой фигурке Перуна, стоящей в дальнем углу комнаты. — Он, как видишь, не торопится вмешиваться. Я думаю, что и в дальнейшем предпочтет отмалчиваться. Как отмолчался, когда иллирийские колдуны твоего брата выкрали…
Любава застыла. Собрав все силы, сказала негромко:
— Значит, ты с ними…
— С ними, с колдунами? — искренне возмутился сотник. — Сроду презирал всякую нелюдь. Колдуны, чародеи, ведуньи, знахари — все они одного поля ягоды. Нет, красавица, я не с ними. Я сам по себе!
У Любавы немного отлегло от сердца, но Ероха тут же продолжил:
— Конечно, их проделки нынче весьма кстати оказались. Будет случай встретиться, обязательно
