не будут преподавать в школах закон Божий, ничего не будет. Надо прививать религию, и тогда придет благодать…' Так вроде бы уже привили, если все из кремлевского санклита зачастили в церковь, стоят там со свечами все от президента до начальника ОМОНА, христосуются с самим патриархом да еще на глазах голодного вымирающего народа затеяли стахановскую стройку — храм Христа Спасителя. А где же при всем этом благодать?
И хочется еще вот что спросить: а где же ты, Божий угодник, раньше-то был? Наснимал ворох фильмов, и там — ни слова о Боге. И родитель ваш, автор Монблана стирильно-безбожных книг, сегодня говорит: 'Главная потеря России — религия!' Но признает: 'Самодержавие (шага без Божьего имени не ступавшее. —
Так где же, говорю, вы с папой-гимнопевцем раньше-то были? Почему неистовая вера осенила вас лишь вслед за Старовойтовой да Гавриилом Поповым? Уж ладно, подражайте Феллини да Висконти, но у этих-то амеб в хвосте плестись к лицу ли русскому артисту!..
И вот, наконец, дебаты с Г. Зюгановым… Как теперь обнаружилось, работать в Думе маэстро и не собирался: получив мандат депутата, он тотчас вернул его, уступив свое место, как в очереди за пивом, следующему по списку. ('Эффект Казанника'!) То есть маэстро просто одолжил кровавым властителям свою артистическую популярность, выступил как наемник. Но их предвыборное задание выполнил до конца. И в последних дебатах с Зюгановым уже не только поучал, но, орудуя Божьим именем, словно кистенем, еще и стыдил, обличал, поносил. Кого же? Да, конечно, Советскую власть, которая вскормила и взлелеяла весь его многочисленный и сластолюбивый клан.
В 20-е годы советских людей нередко спрашивали: 'Чем вы занимались до 17 года? Состояли ли в других партиях?' В 30-е интересовались: 'Есть ли родственники за границей? Были ли колебания в проведении генеральной линии партии?' В 40-е допытывались: 'Были ли в оккупации? Посещали ли зарубежные страны?' А теперь (о, времена) пытают с демократических и недемократических трибун: 'Веришь в Бога? Да или нет? А ну покажь крестик, падла!'… В этом направлении выступал и скоропостижный Божий угодник Никита в теледебатах: 'За коммунистической идеей стоит безбожие. А оно для России губительно. Потому что Достоевский сказал, что русский человек без Бога — животное'.
Достоевский сказал!.. О, как это характерно для человека черномырдинского блока и для всех этих эрудитов. Они ничего не видят дальше первой строки одной цитаты. Ведь как опозорился этот 'Наш дом', когда свой предвыборный плакат украсил первой строкой знаменитого стихотворения Симонова. Она всем памятна: 'Если дорог тебе твой дом…' И, поди, ликовали, ловко, мол: наспех сколоченный 'дом' устами прекрасного поэта объявили 'твоим домом', т. е. домом любимого избирателя. Им неведомо было, что стихотворение это — обращение к русскому человеку в страшный час вражеского нашествия, оно пронизано ненавистью к захватчикам, озаглавлено 'Убей его!', а кончается страстным призывом:
Ничего себе предвыборный разговорчик с избирателем… Нет, здесь не просто литературное невежество, а всегдашняя привычка этой компашки к верхоглядству, к пенкоснимательству. Они всегда знают 'первую строку' и смело бросают ее народу, но что там дальше, куда она ведет и чем все может кончиться, об этом они даже не задумываются. Вот так все эти годы они и бросали народу 'первые строки': 'Дальше так жить нельзя! Да здравствуют реформы!'… 'Нет зон, закрытых для критики. Даешь гласность!'… 'Отныне у нас нет врагов. Режьте ракеты и танки!'… 'Либерализация цен — наше спасение!'… 'Приватизация — путь к благосостоянию!'… 'Наведем конституционный порядок в Чечне. Танки — вперед!'… 'Разгромим коммунистов на выборах. Рыбкин, Ваня — в атаку!'… И запас 'первых строк' у них неисчерпаем.
Так и сей раз: 'Достоевский сказал, что русский человек без Бога — животное'. И ведь не соображает лауреат Ленинского комсомола, что тем самым обозвал 'животными' не только 3 миллиона коммунистов, погибших на войне против фашизма за свободу родины, да и большинство всех погибших тогда, не только всех до единого наших предков, живших на русской земле до крещения Руси, и большинство нынешних современников, но и родного папочку с мамочкой, а, может, и дедушку с бабушкой, не говоря уж о самом себе, ибо очень уж трудно поверить, чтобы лимитчик православия жил с Богом в душе. Словом, в деле сложнейшем, деликатнейшем, сугубо индивидуальном нам явлены все та же комсомольская лихость и умственная резвость, что и тридцать лет тому назад, когда юный артист самозабвенно напевал с экрана:
И вот теперь уверяет, что прошел-таки тундру и тайгу, кишащие волками да медведями, миновал Тихий океан, напичканный акулами, получил на том берегу 'Оскара' и — ать-два! — дошагал до Бога.
Но дело не только в бравой шагистике. Еще я хочу знать, когда и где, по какому поводу и с какой целью сказаны приведенные слова, если они действительно были сказаны, и можно ли их понимать буквально. Вон же Ленин, допустим, говорил: 'Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны'. Если понимать буквально — чушь. Но это не в научном труде написано, не как теоретический постулат, а сказано было в декабре 1920 года в докладе правительства о внутренней и внешней политике. Брошено как лозунг, единственная цель коего — пропаганда идеи электрификации. Так не имел ли и Достоевский цель пропаганды, в данном случае — веры? А может быть, это слова персонажа какого-то его произведения? Но не отвечает же, скажем, Грибоедов за бравого полковника Скалозуба, мечтавшего 'собрать бы книги все да сжечь'.
Да и вообще Достоевского ли это текст? Ведь нам уже хорошо знакомы беззаботность и лихость обращения Михалкова с классиками словно с Окуджавой. Так, 4 сентября прошлого года он принимал участие в телепрограмме 'Мы', которую ведет знаменитый своей телегеничностью В. Познер. В газете 'Наше Отечество' об этой передаче было сказано: 'В. Познер держался довольно напряженно, так как собеседник превосходит его по интеллекту'. Однако можно было все-таки ожидать схватки двух выдающихся интеллектов. Увы… И тут показателен такой момент. Лимитчик небрежно бросил в некий миг: 'Кажется, Тургенев сказал: 'Поскреби любого русского и найдешь татарина'. Для Познера тут был отличный шанс! Он мог сразу ошарашить собеседника, задав ему, допустим, такой вопрос: 'А что найдешь, если поскрести кое-
