– Какая тебе доля, пьяная морда? Из чего доля?
– Паша, не лепи горбатого…
– Ну вот что, – тихо, зловеще протянул Паша. – Если ты еще ко мне полезешь со всякой шизофренией – получишь по мозгам. А если начнешь звенеть языком – получишь вовсе уж качественно.
– Значит, в долю не берешь?
– Заткнись, говорю! И язык придержи.
– Паша, господь велел делиться… К чему тебе лишние разговоры в Шантарске?
– Пош-шел отсюда, выродок! И смотри у меня…
– Я-то пойду, – бубнил Женя, зигзагом направляясь к воротам. – Я-то пойду, да как бы и тебе не пойти…
Его в два прыжка догнал Паша, тряхнул за шиворот:
– Ключи от машины отдай! Кому говорю?
После короткой борьбы, судя по тихому металлическому звяканью, ключи перешли к Паше, а их бывший обладатель потащился куда-то в ночь, громко бормоча что-то угрожающе-жалкое. Паша вернулся в дом, там послышался женский голос.
Кажется, все было ясно… Тихонько подкравшись, Вадим встал в полосу тени и осторожно заглянул в окно. Зло прикусил губу – сладкая жизнь била ключом, вступая в предпоследнюю фазу… Ника в одной клетчатой рубашке, весьма вольно расстегнутой сверху, сидела на старомодном диване, закинув ногу на ногу – свеженькая, с пышными волосами, определенно после бани, в одной руке сигаретка, в другой стакан с «какавой». Паша присел рядом, отобрал у нее стакан, поставил на стол и бесцеремонно сгреб Нику в охапку, действуя руками предельно недвусмысленно, что никакого сопротивления не встречало. Попискивала, правда, для порядка, и только, но, как только верзила уложил ее на диван и расстегнул последние пуговицы, перестала дергаться и обхватила его за шею.
Вадим отпрянул от окна, зло сплюнул и выбрался со двора. В голове шумело, злость на молодую женушку, столь легко пошедшую по рукам, была уже какой-то устоявшейся, привычной: нашла свое место в этой жизни, стервочка…
Он брел в густой тени возле самых заборов. Споткнулся обо что-то непонятное и полетел на землю, вытянув руки. Рухнул на что-то огромное, теплое, живое, послышался шумный выдох. Чуть не заорал от страха, отталкиваясь ладонями от теплого, покрытого жестковатой шерстью бока. И успокоился, сообразив, что упал прямиком на устроившуюся отдыхать корову. Она восприняла происшедшее с философским спокойствием, даже не пошевелилась. Посмеявшись над собственным глупым страхом, Вадим побрел дальше.
В избушке продолжалось веселье. Томка вновь забралась в спальник, к ней пытался присоседиться Худой, но получал по рукам и обиженно пыхтел. Славик с Мухомором, устроившись на краешке нар, взахлеб делились какими-то неизвестными Вадиму, а потому лично для него ничуть не смешными воспоминаниями.
Мухомор тут же сунул ему кружку:
– Вмажь «Стервецкой». Ты где пропадал?
– Да так… – удрученно вздохнул Вадим, держа кружку с рыжей жидкостью так, чтобы ненароком не нюхнуть. Собрался внутренне и осушил до донышка, передернулся, борясь с тошнотой, торопливо сцапал протянутый Славиком плавленый сырок, прожевал.
– Что смурной? Пашка, поди, твою ляльку фантазирует?
– Иди ты…
– Пабло у нас таковский. А бабы – суки известные, им позарез необходимо к самому обстоятельному приклеиться… Плюнь. Иди вон к Томке, она тут на тебя глаз положила…
– Ва-адик! – позвала Томка. – Освободи ты меня от этого аспида, спасу нет!
Теперь Вадим рассмотрел ее как следует – девица, конечно, вульгарная до предела, но, в общем, симпатичненькая и на потасканную не особенно похожа. Худой без особых протестов отодвинулся, давая ему место.
– Валяй, – фыркнул он. – Только ты у нас эту пашенку не пахал… Остальные давненько побратались, еще с прошлого сезона, даже Пабло отметился…
– Давай-давай, – поддержал Мухомор. – Тут, в глуши, никаких спидов не водится, про них и не слыхивали… Вмажь еще для бодрости, а мы отвернемся…
Вадим глотнул из кружки, отставил ее не глядя, и она звонко кувыркнулась с нар. Покопавшись в себе, не нашел никаких особенных моральных преград: если уж сливаться с новой жизнью, то без ненужного чистоплюйства. Да и воспоминания о том, что сейчас происходит в Пашиной штаб-квартире на старомодном диване, придавали решимости и злости. Думала, стерва, я стану печально изливать тоску под звездами, воя на луну? А вот те шиш, как пишет классик!
Он неуклюже – раньше этого делать не приходилось – залез в спальный мешок, тесный сам по себе, а из-за присутствия Томки и вовсе напоминавший автобус в час пик. Они оказались лицом к лицу. Вадим подумал, что девочка не столь уж и плоха. Оказавшиеся под ладонями тугие округлости на пуританский лад как-то и не настраивали.
– Ну, чего лежишь? – фыркнула она ему в ухо, проворно действуя опытными ручками пониже талии.
За спиной позвякивали кружки – на них, в общем, уже и не обращали внимания. Вадим неуклюже стянул с себя штаны в тесноте спальника – а на Томке, кроме легкой блузочки, ничего и не оказалось, так что особо возиться и не пришлось. Они слились в одно так ловко и незатейливо, что Вадим ощутил нешуточный прилив сил – и понеслось под хмельные разговоры, звучавшие в метре от них. Первое время зрители еще цинично подбадривали и ржали, но вскоре отправились куда-то в ночную тьму.
Т а к а я жизнь и в самом деле начинала нравиться.
