Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену в рабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ей следует предоставить тот же шанс, что и вам. «Едина плоть», как-никак, если все же вернуться к Писанию...
Мазур переглянулся с Ольгой. Глаза у нее были испуганные, но собой владела – принужденно усмехнувшись, потянулась к бутылке шампанского. И горлышко всего лишь раз звякнуло о край бокала.
– А где тут подвох? – спросил Мазур.
– Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Перед вами открыты все дороги, бегите, как японцы выражаются, на восемь сторон света...
– А вы – следом?
– А мы – следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вы мне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя, как джентльмен, – ни единого грубого слова, ни единого неприглядного эпитета... Прохор созерцал его с рассеянной улыбкой. – И даже, я бы сказал, повеселели. Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранее предвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимости смотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре по разные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться... Давайте останемся благородными людьми, идет?
Мистер Кук открыл один глаз и хрипло промычал:
– Янки Дудль был в аду, говорит – прохлада...
И умолк. Мазур играл массивной вилкой. Пожалуй, и зорко следивший за ним пес не успеет помешать полету этой вилочки по немудреной траектории – прямо к глотке Прохора Петровича. А что потом? Даже если удастся нейтрализовать и пса – что потом? Да тот же бег по тайге – если повезет. Без обуви, без еды... нет, слишком много здесь стволов и лошадей. Не дадут пересечь долину. Гораздо проще подождать денек – и играть по тем правилам, какие предлагают, но с неизмеримо большими шансами...
– Вы мне положительно нравитесь, майор, – повторил Прохор. – Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно – как только я узнал, что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюх потрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение – а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью...
– А он в охоте будет участвовать? – с надеждой спросил Мазур.
– Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бы взглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться – но Кузьмич мне нужен здесь. Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолку ненавидит, но это особой роли не играет – лишь бы боялся, как надлежит... – Он посмотрел на Ольгу. – У вас великолепная жена, майор. Ни малейших признаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а?
– Представьте себе, – неприязненно бросила Ольга.
– Замечательно, – сказал Прохор без тени издевки. – Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, я уверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьих сезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы уж покажите им, на что способна Сибирь- матушка...
– Иностранцы? – поднял брови Мазур.
– Ну да, – безмятежно сказал Прохор. – Мое предприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались в прежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси в мешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала и показала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетных жирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречь патроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайте одолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить, и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусь вам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний не последует...
– Есть у меня впечатление... – сказала Ольга.
– Ну-ну, – любезно сказал Прохор.
– Нет уж, – сказала она с обаятельной улыбкой. – До сих пор задница от плетки болит. Я не боюсь, просто сидеть неудобно...
– Заверяю вас, никаких репрессий...
– А вы правда не сумасшедший?
– Вряд ли я псих, – сказал Прохор серьезно. – Если даже и сумасшедший, то в нашем мире, где столько безумцев, я вряд ли буду так уж бросаться в глаза... И потом, что вы нашли безумного в охоте? Мысля масштабно, война – та же охота на человека, вы у мужа вашего спросите... Только обставлена иначе. Никаких религиозных препятствий в данном случае нет. Что до моральных... Ну, не смешите, Ольга Владимировна. Все зависит от точки зрения. Вы попали не на ту сторону, только и всего. Вот вам и не нравится затея. Повернись иначе, могли и оказаться на той стороне, где в приятном предвкушении смазывают ружья, кормят собак... Я не любитель философствовать, как мой Кузьмич. Всего-то навсего отношусь к жизни
– Я постараюсь, – пообещал Мазур, глядя ему в глаза.
– Я тоже, майор, – кивнул Прохор. – Ешьте, ешьте, осетринки положите, замечательного копчения, с можжевельником... Рекомендую кедровую наливку, вон тот графин. Да, так вот, Ольга Владимировна, мораль – штука прихотливая. Меняется, проституточка, вместе с бегом времени. Если только на этой веселой планете маломальски цивилизованная жизнь продержится еще лет двести, мы, все трое, даже в этнографические курьезы не попадем, не говоря уж о суде истории. Ну какой такой суд истории? Какая боль за предков? Вот вы из Петербурга, как я помню. Очаровательный город, ассоциации возникают сплошь почтительные: Кваренги, Росси, Фальконе, фонтаны петергофские... А сколько там косточек, милейшая Ольга Владимировна, под этими дворцами и фонтанами? И не одни русские – Петрушка, реформатор припадочный, в эти болота еще и сорок тысяч пленных шведов положил. Вы не знали? Есть у меня знакомый профессор из Упсалы, он мне про своих несчастных земляков подробно растолковал, и даже цифирку, как позже другие объяснили, чуточку преуменьшил, чтобы русского гостя не травмировать... Так вот, к чему это я – вы же, Олечка, над этими костями цокотали каблучками столько лет, на свидания бегали, за мороженым, и ни разу у вас в сердце ничего не закопошилось, кроме любви к родному великому городу. Правда? Вот и над нашими косточками то же будет через пару веков – и при чем тут мораль? Мораль ваша – все равно, что огонек, по шнуру бегущий. Сверкнул, пшик – и погас... Я не прав, майор? – он внимательно глянул на Мазура и улыбнулся Ольге. – Муж ваш практичнее на эти вещи смотрит. Его философия тоже не интересует ничуточки, уже прикидывает, как бы ему половчее и ноги унести, и меня предварительно зарезать...
Мазур старательно накладывал себе на тарелку той самой копченой на можжевельнике осетрины, гусиную лапу с хрусткой золотистой корочкой, клал икру ложками. Конечно, он самую чуточку работал на публику, сиречь на Ольгу, внушая ей спокойствие и уверенность таким поведением – но игра игрой, а пренебрегать таким столом тоже не стоило. Определенность была полная, и потому он не считал нужным зря дергаться. Добраться до тайги, а там посмотрим...
– Во всем этом есть только одна недоработочка, – сказал он, плеснув себе ароматной водочки. – Предположим, мы наотрез откажемся участвовать в этой вашей охоте? Хоть режьте, хоть насилуйте. Сядем сиднем под елкой и с места не сдвинемся. А? Встретим, так сказать, смерть лицом – но без предварительной беготни?
Прохор усмехнулся не без загадочности и промолчал. Мазур, долго буравя его взглядом, но так и не дождавшись ответа, пожал плечами и принялся уплетать за обе щеки все, что лежало на тарелке. Мистер Кук громогласно храпел, совсем по-русски.
Глава седьмая
Пейзаж перед битвой
