Взглядами мерились недолго – слесарь мгновенно прокачал ситуацию и вздохнул:
– Мы, значит, пошли…
– Покедова, – ласково сказал Мазур.
Когда слесари выкатились, пошатываясь, Катя прямо-таки ахнула:
– Что с вами такое?!
– Мелочи быта, – сказал Мазур небрежно. – Выхожу из магазина – какой-то индивидуум прикладывает женщине по шее. Беру его легонько за локоток, начинаю объяснять, что с женщинами не стоит так обращаться даже на краю географии, начинаю рыцарем себя чувствовать – и вдруг эта фемина кидается на меня, проезжается по физиономии всеми двадцатью когтями и орет что-то вроде: «Ты, антилигент хренов, оставь в покое мово мужика! Кому какое дело, как мы с им общаемся!» И получился из меня не рыцарь, а форменный болван…
– Господи, вы хоть обработали?
– Ага, помазал чем-то заграничным, – беззаботно сказал он, откровенно пялясь.
Оказывается, она успела переодеться – а ведь говорила, что прямиком собирается в музей. Что ж, наши акции котируются… Делаем выводы.
На ней теперь была вишневого цвета блузка и синяя юбка на пуговицах, гораздо короче того платья, в коем Мазур узрел ее впервые. Сплошные пуговицы сверху донизу – а это, знаете ли, симптом, если в сочетании со всем прочим…
– Что вы так уставились? – спросила она с некоторым смущением.
– А потому и уставился… – сказал Мазур и с видом человека, с маху кинувшегося в холодную воду, продолжал: – Катя, можно вам сказать жуткую вещь?
– Ну, вообще-то… Если не особенно жуткую…
– Не особенно, – сказал он веско. – У меня тут есть коньяк. Настоящий. И цельная коробка конфет. Если бы вы со мной согласились выпить по рюмочке, я бы себя чувствовал на седьмом небе. Но если я вас компрометирую своим появлением или шокирую своим предложением, пошлите честно на все буквы…
Она чуточку покраснела:
– Ну зачем же – на все буквы… Садизм какой. Да и музею пора закрываться. Сейчас схожу, отправлю домой Семеновну, запру дверь…
Все это было произнесено естественно и просто – ни жеманства, ни циничного подтекста типа «а-вы- знаете-и-мы-видали-виды»… Глядя ей вслед, Мазур ощутил даже нечто напоминавшее мимолетный сердечный укол – так с ней было легко. Вспомнил о коробочке с таблетками в кармане и обругал себя скотиной.
Слышно было, как на первом этаже Катя говорит со старушкой – столь же естественно и просто. Мазур свернул направо, в зальчик, уставился на витрину. Было немного стыдно – и за себя, и вообще за жизнь на грешной земле.
Внизу погас свет, простучали Катины каблучки.
– Интересная реликвия, – сказала она, останавливаясь рядом с Мазуром. – Это тетрадь гостей с Тиксонской радиостанции. Слышали?
– Слышал, – сказал он. – Не такие уж мы темные в Питере, а радиостанция ваша действительно знаменитая… Это что, и есть роспись Нансена?
– Ага. Есть еще автографы Визе и Вилькицкого,[7] только нужно достать из витрины, переворачивать страницы…
– Что до Вилькицкого, меня эта загадка века волновала всю жизнь, – сказал Мазур. – В толк не возьму, почему не переименовали пролив Вилькицкого, ежели он эмигрировал в двадцатом… Может, руки не дошли до Севера? Тайна сия велика есть…
– А это и есть Дорофеев.
– Авантажен… – признал Мазур.
Легендарный купец Дорофеев, бородатый, широкоплечий, смотрел соколом, прочно сидя на стуле, положив руки на колени. На его сюртуке красовался орден – определенно «Святая Анна» третьей степени и несколько медалей, которые Мазур опознать не смог, потому что они не попали в фокус. Рядом стояла довольно красивая женщина, положив руку на плечо Дорофееву. Такая именно композиция не имела никакого отношения к крутым нравам купцов-самодуров – просто так и принято было запечатлеваться на фотографиях в старые времена, чтобы муж сидел (видимо, в знак того, что он и есть глава семьи), а супружница непременно стояла.
– По-моему, она гораздо моложе, – сказал Мазур.
– Ага. Лет на двадцать.
– Там не было никаких роковых легенд? Красавец-приказчик, Ванька-ключник, злой разлучник?
– Да нет, не припомню что-то… Ну, а это, как, может быть, догадываетесь, «Вера»…
– Ага, вот она какая… – сказал Мазур с неподдельным интересом. – Это к ней мне, значит, спускаться…
– Не страшно? – спросила Катя искренне.
Мазур повернулся к ней, легонько взял за плечи и спросил:
– Можно, будем на «ты»?
Она кивнула, глядя снизу вверх уже совсем беззащитно.
Мазуру во многих экзотических местах доводилось принимать спиртное, но в закрытом на ночь музее он оказался впервые. Первые рюмки прошли легко, под обычную болтовню и случаи из Мазуровой жизни – в общем, невыдуманные, только старательно отфильтрованные от всего, что могло навести на мысль о славных вооруженных силах. Они сидели в крохотном Катином кабинетике, ярко освещенном посреди темного музея, Мазур искренне расслабился, наконец-то отыскав тихий и безопасный уголок посреди здешних, наполовину непонятных сложностей. Все было ясно на пять ходов вперед, Катины глаза наглядно о том свидетельствовали. Мазур готов был напрочь оттаять душой, но первое время мучился глупейшим комплексом – казалось, где-то рядом неустанно вращается катушка с пленкой, вертится, сука, вертится…
– У тебя тут привидения не бродят? – спросил Мазур. – Дорофеев, скажем…
– Накаркаешь… – засмеялась Катя. – Зачем ему тут бродить, он же в море утонул…
– А почему, кстати?
– Неизвестно, – пожала она плечами. – Совершенно темная история, говорят, до войны были какие-то документы, потом пропали…
– Тс! – театральным шепотом сказал Мазур, подняв палец. – Это не половицы скрипят?
– Это на улице пьяные домой топают… Хочешь, покажу, как раньше жили? До революции?
– Конечно, – сказал он.
– Пошли.
– А это все берем?
Она чуточку подумала, бесшабашно махнула рукой:
– Берем!
Мазур пошел следом, прихватив бутылку и все прочее. Катя привычно протянула руку, нащупала в темноте выключатель.
– Впечатляет… – сказал Мазур.
Они стояли на пятачке, огороженном с трех сторон красными плюшевыми шнурами на подставках – а вокруг была довольно большая комната, перенесшая лет на девяносто назад не хуже машины времени. Обширный диван и кресла, обитые темно-красным плюшем, старинный стол с витыми ножками, на нем уйма всякой всячины – подсвечник с пятью свечами, письменный прибор, ваза. Картины, буфет, ширма с китайскими драконами, масса безделушек…
– Все подлинное, даже люстра, – похвасталась Катя. – Только медвежья шкура современная… И свечи.
– А туда можно? – спросил он заговорщицким шепотом.
– А давай!
Катя сняла шнур, и они оказались в прошлом.
– А ежели так… – сказал Мазур. – Свечи я потом новые куплю…
