два ханыги и принялись просить штопор:
– Возможно, мистер Микушевич…
…Насильственная смерть всегда нелепа и тягостна. Особенно когда она внезапно настигает тех, кого ты час назад видел живым и веселым. Тут уж душа переворачивается вовсе мучительно…
Они так и лежали рядышком на грязноватом брезенте, который кто-то догадался подстелить на бетонный пол морга, – Света, чьей настоящей фамилии Мазур так и не знал, в распахнутом модном плаще, вишневом платье и пестром шарфике, и здоровяк Гриша-Нептун, на которого людям непривычным лучше было не смотреть, – попавшая в затылок пуля проделала выходное отверстие пониже глаз… Лицо Светы, удивительно спокойное – так бывает с настигнутыми пулей неожиданно и умершими мгновенно, – оказалось нетронутым, ей прилетело под левую лопатку, в сердце, и на вишневом пятно крови казалось попросту темным.
– Ну, и какие у вас будут соображения? – начальник местного угро, тот самый здоровенный капитан Жечкин, уставился на Кацубу без всякой приязни.
Бородатенький интеллигент, потрясенный увиденным до последней степени растерянности, жалко и беспомощно пожал плечами:
– Какие тут соображения… простите… – он старательно подавил приступ рвоты. – Можно, мы отсюда уйдем?
– Ну, давайте, – капитан первым вышел в мрачный прохладный коридор. Где-то поблизости бубнили два пьяных голоса – здешние работнички (Мазур не помнил, как они называются) выясняли какой-то неотложный производственный вопрос, спорили, чья очередь что-то там делать. У входной двери торчали два сержанта, откровенно дожидаясь, когда им разрешат отсюда убраться.
– Какие же тут соображения… – промямлил Кацуба. – Кто ее так?
Капитан смотрел на него исподлобья, Мазура он словно бы и не замечал.
– Ищем, гражданин Проценко, ищем… Вы опознали того человека?
– Господи, да у него и лица-то нет…
– А такая фамилия – Соловаров – вам что-нибудь говорит?
– Впервые слышу.
– А – Нептун?
– Ну… морской бог…
– Что она делала на улице во втором часу ночи?
– Представления не имею, – убитым голосом сознался Кацуба. – Вы поймите, она, собственно, к моей группе отношения и не имела, просто поехала с нами, как журналистка… Где она бывала, с кем знакомилась, не мое дело…
– Значит, никаких соображений у вас нет?
– Помилуйте, какие соображения? Ужас, что же это… Сначала Роберт, теперь она… Ограбили?
– Насколько я помню, покойного Шишкодремова никто не грабил, – сказал капитан. – А что до гражданки Шваровой… Знаете, никто ведь не слышал выстрелов. С глушаком был стволик-то, скорее всего… Так-таки вам мне и нечего сказать, Михаил Иванович?
– Решительно не представляю…
– А вам?
Мазур пожал плечами.
– Мешков! – позвал капитан одного из сержантов. – Отвези назад в гостиницу… этих. Чтобы новых трупов не было. А утречком, Михаил Иванович, уж будьте ласковы, оторвите время от ученых трудов, зайдите ко мне. Полагается с вас показания снять, такой порядок…
Он смотрел с неприязнью, которой ничуть не собирался скрывать. Мазур, чувствуя себя скверно, торопливо направился следом за майором, спеша уйти и от здешнего запаха, и от вынужденного их терпеть (теперь в этом нет сомнений) капитана, не склонного, однако, проявлять хоть минимум дружелюбия, и от мертвой женщины, с которой провел ночь по обязанности, но все равно сердце щемит от смертной тоски…
Сержант, простяга, ни о чем таком не подозревал – всю дорогу до гостиницы просвещал их, рассказал, каким крутым был покойный Нептун (не без некоторой завистливой горделивости болтал, словно хвастался городской достопримечательностью), гадал, что же теперь будет, известно ведь, что свято место пусто не бывает… Они молчали в тряпочку, отделываясь междометиями.
Словоохотливый сержант укатил, оставив их возле входа. Из ресторана все еще доносилась музыка, там догуливали.
– Ну, хватит, – щеря зубы, тихо сказал Кацуба. – Готовься. Завтра утречком делаю наш ход…
– Какой?
– Тряхнем слухачей, – сказал майор. – Светка же давно вычислила, где они обосновались. Прямо над твоим номером, чтобы далеко не ходить. Посмотрим, если будут дома, подержим за вымя… Пора и мне обидеться…
– А начальство? Как посмотрит на такой оборот?
– Не тушуйся, – грубовато сказал Кацуба. – Мне виднее, когда следует просить санкцию, а когда и самому… Пошли.
За стойкой никого не было. Оглядевшись, Мазур увидел в углу приотворенную дверь, откуда падал лучик света, направился туда. Издали услышал всхлипывания.
Плакала Фаина. Она сидела, уронив голову на стол (комнатка была крохотная, старый диван, стол, стул, больше ничего туда и не влезло, видимо, тут отдыхали дежурные), плечи тряслись.
Мазур потоптался, осторожно потрогал ее за плечо:
– Фая…
Она подняла заплаканное лицо, попыталась взять себя в руки, улыбнуться:
– Сам возьми ключи, там, под номерами…
И вновь упала головой на руки. Насколько он разобрался,
Вышел на цыпочках, вынул ключи из темно-коричневой фанерной ячейки.
– Что там? – тихо спросил Кацуба.
– Ревет, – пожал плечами Мазур. – Пошли?
– Иди успокой женщину, дурак… – Майор подтолкнул его ладонью в плечо, забрал свой ключ и, чуть сутулясь, побрел к лестнице. Мазур впервые видел, чтобы Кацуба
Вернулся в комнатушку. Нагнулся, осторожно провел ладонью по светлым волосам:
– Что случилось, Фая?
Вот теперь она справилась с собой – подняла голову, прикусив губу, по-детски вытерла глаза мякотью большого пальца:
– Брата убили. Ты что, не знаешь? Его же застрелили вместе с вашей Светкой…
– Подожди-подожди, – сказал он растерянно, ни черта не понимая. – Со Светой… Гриша?
Она кивнула, всхлипнув.
– Родной?
– Ага, – кивнула зареванная Фаина. – Я же Агафоновна… ну да, откуда тебе было знать… Что там у них случилось?
– Не знаю, – сказал Мазур. – Стреляли на улице, в спину, мы только что из… Видели, в общем.
Она больше не плакала, только губы беспрестанно кривились. Надо же, не смог раньше сообразить, на кого она так похожа…
– Посиди со мной, ладно? – попросила она.
– Конечно… – быстро сказал Мазур, оглянулся, опустился на потертый диван.
– Будешь?
Он мотнул головой, честно сказал:
– Не идет.
Фаина отвинтила пробочку с бутылки коньяка, налила себе пальца на три, выпила морщась, как
