– Честное слово, не знаю, – тихо и серьезно сказал Кацуба. – Я так подозреваю, что будут, нужно же узнать, не сели ли на хвост янки. Пока возле гостиницы не вертелись, но кто знает. В Баче у них наверняка стационар, а Франсуа запропастился куда-то, обормот...
Подошла Ольга, в простеньком на вид зеленом платье, расшитом белыми листьями и алыми цветами, даже на неискушенный взгляд Мазура было ясно, что эта простота стоит немалых денег.
– Михаил с нами?
– У него дела, – сказал Мазур.
– Жаль, – усмехнулась она без всякого сожаления. – Пошли?
Взяла Мазура под руку, и они двинулись к выходу. На плече у нее висела кожаная сумочка в индейском стиле, по размерам подходящая для... Приостановившись, Мазур запустил указательный палец свободной руки под длинный ремешок сумки, приподнял ее, покачал на весу и тут же убедился, что угадал.
– А чего же ты хотел? – пожали плечами Ольга. – В этих местах пошаливает герилья, меры предосторожности вполне разумные... Ты-то свой взял.
– Ты только на улице не устраивай вестерна.
Она прищурилась:
– Между прочим, если бы я не устроила вестерна тогда, на дороге, еще неизвестно, как повернулись бы события... Согласен?
– Согласен, – признал Мазур. – Умолкаю. Кстати, что такое асадо?
– Примерно то же самое, что у гринго именуется «пати», – только у нас это происходит гораздо веселее, с жарким, музыкантами, танцами...
Худой портье в сверкавшей галунами ливрее, но с грязными ногтями распахнул перед ними дверь.
– Нас приглашают на асадо, – сказал Мазур. – К донье Эстебании Сальтильо.
– Ого!
– Ты ее знаешь?
– Парой фраз перебросилась как-то в столице на приеме. Вряд ли она меня помнит, но общих знакомых много. Она из нашего круга, – сообщила Ольга безмятежно, как о самой привычной вещи. – Некоронованная королева здешних мест. Где ты ухитрился с ней познакомиться?
– В России. В туристической поездке.
– Та-ак... – Ольга приостановилась. – Признавайся честно, ты с ней спал? Вулканический темперамент Эстебании – притча во языцех... – Она фыркнула: – Замялся, затоптался, засопел... Значит, спал.
– Я же не спрашиваю...
– Прелесть ты моя... – Ольга приподнялась на цыпочки, мимолетно чмокнула его в щеку. – Я же тебе не сцену ревности устраиваю – какая дура ревнует к прошлому? Просто интересно.
– Ну... – покаянно сказал Мазур.
– Понятно. Хвалю. Я, к сожалению, по молодости лет не могла знать эту старуху в годы ее расцвета, – не удержалась Ольга от исконно женской шпильки, – но наслышана о бешеных романах с пальбой из винтовок по коварно изменившим кавалерам, скачками на полудиких лошадях, дуэлями на опушке... Много там было всякого. Но если она вздумает к тебе лезть... Я ей покажу, что некоторые традиции ее молодости вовсе не умерли с бегом лет...
«А ведь покажет, выпади такой случай», – подумал Мазур с законной гордостью счастливого обладателя сокровища. И поторопился сообщить:
– Вот уж что мне никак не грозит... Она говорила, готовится помолвка, у нее там жених...
– Ну, это другое дело. Наша пресловутая южноамериканская ревность, мой кабальеро, – отнюдь не поэтическое преувеличение. Таковы уж мы, коронадо...
Мазуру, хотя он и успел уже привыкнуть, все же временами приходилось делать над собой некоторое усилие напоминать себе самому, что эта светловолосая красавица с сине-зелеными глазами – здешняя. Что ее родина – вот эта взбалмошная и экзотическая страна, а никакая не Россия. Что ее русский, при всем богатстве, отдает некой искусственностью: неудивительно для правнучки эмигранта – основателя династии.
...Оглушительную музыку он услышал издали – варварскую какофонию тромбонов, дудок, барабанов и литавр. По главной улице валил людской поток, обойти его не было никакой возможности, как и втиснуться в ряды, и они остановились у стены старинного здания, рядом с другими зеваками.
– Немножко опоздали, – прокричала ему на ухо Ольга. – Мадонну уже пронесли в собор, я в прошлом году видела, а тебе было бы интересно... Ничего, еще есть на что посмотреть... Плата Лабрада!
– Что?
– Смотр серебра! Смотри хорошенько!
Посмотреть было на что. Звяканье, лязганье, высокий звон, бренчанье даже заглушало варварскую музыку – и исходило оно от груд серебра, которым шествующие были увешаны от каблуков до пяток.
Больше всего было индейцев, но мелькали и гачупинос, и вполне европейские лица.
Шагали люди в самых настоящих кольчугах, смастеренных из большущих, старинных монет, а мелкие серебрушки унизывали ленты на шляпах, тройными ожерельями пригибали шеи, звякали на сапогах. Шагали люди, увешанные блюдами, мисками, тарелками, жбанами, кувшинами, чайниками, поварешками, щипцами для орехов, вилками, ложками, ножами, лопаточками для тортов, кофемолками и бокалами, чайными ситечками и кастрюльками, кухонной утварью вовсе уж непонятного назначения, – и все это было из серебра, начищенного до немыслимой яркости, рассыпавшего вокруг солнечные зайчики. Даже ослы и лошади, смирно шагавшие в людском потоке, щедро увешаны всевозможнейшим серебром, даже велосипеды, парочка юрких японских мопедов...
«Ни черта себе – угнетенные индейцы», – растерянно подумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всему выходило, что считать следует центнерами.
– Не похожи они на пролетариев! – крикнул он на ухо Ольге.
– Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники, перекупщики, а это все – родовые клады...
Он вздрогнул – слева раздались душераздирающие вопли, визг, вой и гогот.
– Гвоздь программы! – громко пояснила Ольга. – Дьябладас, танец чертей!
Ряженых чертей оказалось немереное количество, они вели себя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятные коленца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросались на хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словно бы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладить мимоходом со всей чертячьей наглостью.
Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна – исправно взвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила, весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, а второй столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудь растопыренными лапами.
Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга эти маскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что не догадался под шумок выдернуть у черта хвост, – вон там, справа, какому-то раздосадованному кавалеру это только что удалось...
Она, смеясь, одернула платье:
– Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничего интересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе и незачем... Пойдем на ярмарку?
– Пошли, – согласился он, мстительно оглянулся на чертей. – А вот маски у них фабричные...
Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у
