верблюдах, навьюченных мешками… Не, тут другое. Если в этих мешках сушеный укроп или партия мягких игрушек, то можешь звать меня отныне не Таксистом, не Гриней, а Винни-Пухом или Старым Буратиной. Эти мешочки шлепали верблюдов по бокам несильно, подлетали при движении. Значит, внутри не оружие и не партия золотых кирпичей, а что-то легонькое. Что как не наркота! А касаемо людишек я тебе скажу так, начальник: духи конкретные, только зеленых повязок не хватает для полных понтов. Вылитые ваххабиты и талибы на тропе войны. Правда, временно сменившие ту тропу на караванную.
Хотя Петр говорил много и эмоционально, однако умудрялся голос не повышать ни на децибел.
– Если это взаправду караван с наркотой и они нас обнаружат... Наши объяснения, что мы, мол, тут по своим делам проездом и дальше почапаем своей дорогой, про все забыв, не покатят. И впаяют они нам вышак без всяких прокуроров. Одна радость: мучить им нас вроде бы ни к чему.
– Чего-то это ты разболтался?
– Так это я от мандража, начальник. – Петр поежился. – Какая холодина у них тут по утрам! И это называется жаркий южный край!
Алексей пожал плечами.
– Да вроде бы не с чего пока мандражить. Они не знают про нас...
– Вот про то я и говорю! – перебил Гриневский. – Им узнать про нас ничего не стоит! Среди них наверняка есть следопыт типа твоего Чингачгука, Виннету и всех детей Инчучуна, только спец не по лесным, а по пустынным следам. Кажись, как раз на такого мне и довелось полюбоваться…
Петр замолк, к чему-то прислушиваясь. Но, наверное, ему просто что-то почудилось, вот и Карташ тоже ничего не услышал, и Гриневский продолжил:
– Один моджахед отстал от дружков, свесился с верблюда, всматриваясь в асфальт. Я тут же отпрянул от окна, ну как, думаю, хитрую башку поднимет и взглядом на меня попадет. Кто знает, что он там высмотрел, но таращился, что твой Мухтар на границу. Однако потом поехал дальше, своих догонять. Но если этот хрен чего всерьез заподозрил... а там и еще на какой-нибудь наш след наткнется, например, у колодца, то пиши пропало, начальник. Выследит, гнида. К лепилам не ходи, унюхает нас.
– Ну и нехай унюхает! Зачем мы им? Им о сохранности товара беспокоиться надо и о его скорейшей доставке, а не за незнакомцами гоняться, как гопникам каким-то. А если же примут нас за засаду, устроенную конкурентами... Тогда тем более ломанут! Ломанут отсюда со всей прыти, в надежде оторваться.
– Ломанут, говоришь? А ты в окошко выгляни, начальник. Давай, давай, выгляни!
Ну, раз так уговаривают... Карташ выглянул в окно.
Там было все то же, что и прежде, за исключением сущей малости: по улицам мела уже поземка, а форменная песчаная пурга начиналась. Не приходилось сомневаться: начиналась предсказанная Джумагуль песчаная буря. М-да, это крайне малорадостное обстоятельство, как говорится, меняет дело и переворачивает его на сто восемьдесят.
– Джумагуль сказала, что если такая дрянь зарядит, то на полдня, не меньше, – говорил за спиной Гриневский. – А то, бывает, и по несколько суток задувает.
Да-да, Алексей помнил, что говорила по этому поводу Джумагуль. Он не слишком верил тогда, что невеселый прогноз сбудется вообще, а тем более так скоро – ничто не предвещало резкой смены природных декораций с радужных на мрачные: чистое небо, тишина, покой. Но вот сбывается... И что это значит? А то, что туркменские бедуины, может, и не планировали сворачивать в Уч-Захмет, но, завидев первые признаки надвигающейся бури, надумали пересидеть ее в тихом месте. И если в этом месте случились посторонние, то пусть посторонние винят в этом свою несчастливую звезду под именем Невезуха. Как верно подметил Таксист, наркоперевозчики – народ серьезный, даже чересчур серьезный, который не любит всевозможных чужаков настолько сильно, что готов пожертвовать на них последние патроны, лишь бы обезопасить себя от реальных и гипотетических неприятностей.
– Не будут они неизвестно с кем торчать бок о бок, ничего не предпринимая, – сказал Гриневский, вторя мыслям Карташа. – Не тот груз. И они тебе не мирные туристы с палаткой, гитарой и питательной консервой «Завтрак туриста». Я тебе больше скажу, начальник. Даже если они еще не унюхали, что в городе кроме них кто-то есть, то все равно разведку проведут тщательную. Потому как слишком большие бабки на кону. И если они нас выследят, то сперва пристрелят, а уж потом станут ворочать трупы, с интересом вглядываясь в лица: «И кто это у нас тут мимо прогуливался такой красивый, но невезучий?»
– Будем жить по твоей вере в худшее, – сказал Карташ, отходя от окна. – Сколько их было?
– Восемь. Вооружены все, что характерно и ничуть не поразительно. Шесть карабинов, два автомата. Понятно, что не обижены и всякой мелочевкой вроде волын, вострых перышек и гранат. Короче, начальник, лучше бы нам с ними в войнушку не играть.
– В ауле вроде ж отмахались, – сказал Алексей неуверенно.
– Так те пацаны были, кроме этого с ножами в халате, а эти – волчары.
– Окромя одного доброго и уважаемого старичка.
– Вряд ли такой среди этих сыщется… Хотя… всяко может быть…
– Очень верно подмечено, в самую точку. Ладно, буди женщин, знакомь с новостями, готовь к маневрам на местности, а я прогуляюсь по периметру, осмотрюсь… Нет, ну что они все сползаются-то к нам, а? Ведь просто же проходу не дают!
– Только не засветись по-глупому, – сказал Гриневский.
– Ты лучше Джумагуль поучи такси водить.
Услышать и не быть услышанным – обычно эти две задачи неразрывно едины. А в пустом здании звуки разносятся хорошо-о. Прямо как над водой. Поэтому треба ступать мягонько, нежно,
Барс или не барс, но, бывало, шел тот же старлей Карташ ночной порой по зоне и жадно ловил каждый звук, потому как хотелось ему жить и дальше. А зэки, случалось, нет-нет да и нападали на служивых людей, охраняющих их уголовный покой. Или в карты проиграется зэк и в качестве долга потребуют от него замочить вертухая, или от марафета и чифиря мозга за мозгу заскочит, или уж совсем невообразимые причины толкнут сидельца броситься с заточкой на офицера, прапора или солдата. Так что расслабляться зона не давала. «Выходит, полезными навыками оброс ты на службе», – усмехнулся про себя Карташ.
Алексей дошел до конца коридора, в который выходил актовый зал, выглянул на лестницу. Постоял, прислушиваясь. Вернее,
В торце коридора имелся выход на балкон, опоясывающий весь четвертый этаж. По балкону так и хотелось пустить часового-вышкаря с биноклем, чтоб наматывал круги, внимательно оглядывая дальние и ближние подступы. Но откуда его, заразу, возьмешь, а в придачу еще и бинокль? И пришлось старшему лейтенанту ВВ тов. Карташу самолично исполнять караульную работу, да еще обходясь без оптики, пользуясь лишь природным зрением.
Выполняя завет гражданина Гриневского «не светиться по-глупому», Алексей не разгуливал по балкону, заложивши руки за спину, посвистывая и сплевывая с верхотуры. Он поступал по-другому: вскальзывал из коридора на каменный балконный пол, приседал, разглядывал дальние подступы сквозь щели между пузатыми, похожими на каменные кувшины столбцами перил, потом быстро вставал, перегибался через широкий верх балконной ограды, быстро оглядывал ближайшие подступы к зданию и вновь выскальзывал в коридор. И коридором добирался до следующей балконной двери.
А горизонт тонул в сером цвете. Эта серая, похожая на дым субстанция неумолимо надвигалась на город, и то в одном, то в другом месте внутри нее внезапно рождались бурления и вихри, будто кто-то взбаламучивал эту серую массу невидимой ложкой. Город, затерянный в Каракумах, постепенно окрашивался в серые тона, но пока песок и пыль лишь стелились по асфальту, не поднимаясь выше. Однако при наблюдении отсюда, с высоты, за надвижением стихии, становилось ясно, что спустя ...дцать минут песчаная буря в городе таки разразится в полную мощь, она неизбежна, основные ее силы уже на
