через полчасика, едва обсудят положение и сообразят, что их непосредственный начальник едет, судя по всему, прямехонько в госпиталь, а наезжий майор со многими личинами, несмотря на грозное удостоверение, им, в принципе, не командир, а потому нарушение его приказа никак не подходит под нарушение устава. Страх перед радиацией — едва ли не самое жуткое пугало нашего беспутного времени, ручаться можно, уже минут через десять старлею покажется, что он чувствует тошноту, головокружение и общую вибрацию организма…
Отъехав с километр, Данил остановил грузовик и решительно вылез из кабины. В свое время он про себя посмеялся над Ростиславом, заставившим прихватить футляр с кое-какими причиндалами, но теперь признал правоту бывшего сослуживца. Достал детектор и медленно пошел вокруг машины.
Поиски отняли минут двадцать и увенчались полным успехом. Одна пластмассовая полусфера на магнитике была прилеплена в кузове, возле двери, в его машине. Вторая такая же отыскалась в грузовике Корявого, под приборной доской. Маячки. Данил хотел было зашвырнуть их в тайгу, но, поразмыслив, спрятал в карман.
— А этот поганец меня совращал, — пожаловалась Лара, когда Данил влез в кабину.
— В смысле?
— Внушал умильным голоском, что нам все равно не прорваться из тайги, что я молодая и неопытная, не представляю всей серьезности ситуации, и потому он со мной обязательно поделится, если я его развяжу и отдам пушку или хотя бы пристрелю вас обоих и поведу грузовик в Куруман…
Данил посмотрел на Логуна, и тот непроизвольно дернулся в сторону. Зашипел от боли. Прямо-таки сладострастно взяв его за кадык, Данил процедил:
— Будешь еще приставать к девушке, ухо отрежу… Ты чему детей учишь, сучий потрох? — слегка сжал пальцы, отпустил и улыбнулся. — А ведь вам и в самом деле не доверяют, герр оберст, иначе не пришлепнули бы в машинах эти безделушки… Видите?
Он надел наушники и послушал эфир (рация была включена, стояла на приеме). Ничего, только далекий женский голос бубнит что-то про метеообстановку в районе Чебайкита (это на север отсюда, восточнее Курумана). Оставив рацию на той же волне, Данил поставил ее на пол, под ноги, вывернул громкость до предела, благо не было смысла жалеть чужие аккумуляторы. И тронул машину.
Через час с лишним они въехали в деревеньку, где ночевали. Огромные грузовики неспешно прокатили по главной и единственной улице, возвышаясь над домишками. Побрехивали собаки. Никто не обратил на них внимания, да и не было никого ни на улице, ни в огородах, только дедок, обстругивавший какую-то жердину у крыльца, поднял голову, глянул равнодушно, как на пролетевшую ворону.
Комитетский «уазик» с эмблемой стоял на прежнем месте. Теперь, при дневном свете, Данил увидел над крыльцом флаг с черепом и костями — благородный пиратский штандарт, судя по виду, был изготовлен кустарным способом из портянки. Солдатики от безделья развлекались, как умели.
Один сидел на крылечке, поставив автомат меж колен, и смотрел на остановившиеся грузовики блаженно-пьяным взглядом. Данил спрыгнул, повесил на плечо Борусову бесшумку и пошел к крыльцу. Солдату было лет двадцать пять, судя по синевшим на могучих плечах татуировкам, видывал виды, прежде чем подался в контрактники. Он снизу вверх уставился на Данила, подумал и спросил:
— Ты кто?
— Майор из центра, — миролюбиво сказал Данил.
— А пароль знаешь?
Ну какой у них тут в деревне мог быть пароль? Данил пожал плечами и честно сознался:
— Не знаю.
— Я тоже, — сказал часовой. — Пить будешь?
— Да можно бы, — сказал Данил. — А ребята где?
— Кто где, — исчерпывающе разъяснил часовой. — Кто за бражкой, кто спит. Летеха ужрался. Иди, там осталось…
— Узнаю широту русской души, — сказал Данил.
И выстрелил в него из предназначавшейся для Валентина авторучки. Туманная струя газа моментально растаяла, и часовой стал расслабленно заваливаться со ступенек. Данил, задержав дыхание, подхватил его, бережно уложил рядом с крыльцом и надел на шею ремень автомата.
Вошел в избу. Там была одна-единственная большая комната, голая и пустая, — должно быть, солдат поселили в пустовавший дом. Из мебели имелись только небрежно разложенные спальники. Рация стояла в углу, контрольная лампочка светилась зеленым. Повсюду валялись консервные банки, вспоротые и пустые, окурки, парочка автоматов, бушлаты. Поперек спальника храпел лейтенант, завалившийся навзничь. Вот так оно и бывает, хуже нет, когда человек держится-держится, а потом решит развязать — начинается такое, что хоть святых вон выноси…
Кроме блаженно дрыхнувшего лейтенанта в избе был еще один солдат. Он сидел на корточках у стены и, судя по бессмысленному взгляду, пребывал в той веселой стадии, когда запивший человек уже не различает времени суток и реальность от алкогольных снов отличит с превеликим трудом. Рядом стояло зеленое эмалированное ведро, в котором на донышке еще оставалось еще около двух литров напитка цвета какао.
Данил, осмотревшись, прошел в комнату.
— Ты кто? — тщательно сфокусировав на нем взгляд, спросил сидящий.
— Я, милок, твоя алкогольная галлюцинация, — сказал Данил.
И, не снимая автомата с плеча, выпустил в рацию короткую очередь. Рация брызнула обломками. Солдатик проморгался, дергая головой, и спросил:
— А звук где?
— А нету звука, — почти ласково объяснил Данил. — Я ж тебе мерещусь, сокол ясный… Ты хлебай, вон у тебя еще есть…
И медленно отступил к двери, как следует осмотревшись сначала и убедившись, что никакого оружия у похмельного контрактника под рукой нет — некоторые, бывает, начинают по своим алкогольным галлюцинациям палить почем зря…
Выйдя на улицу, он достал оба маячка, подошел к «уазику» и прилепил их снизу, под кузов. Потом прострелил обе передних шины. Тронув грузовик с места, сказал Логуну:
— У вас великолепные войска, полковник…
— Как везде, — сказал тот. — Не я ж их набирал, послали, что было… Только не думайте, будто все такие.
Данил промолчал, но он и сам не обольщался — конечно, те, которые з н а ю т совершенно точно, что тут делают в тайге комитетские войска, ничуть не похожи на непосвященную пехтуру, так что пронеси, Господи…
Лара вдруг нагнулась с сиденья, подняла наушники, прижала к уху. И протянула Данилу:
— Кажется, их вызывают…
Данил остановил машину, напялил наушники. Точно, в ушах колотился настойчивый голос:
— Беркут, Беркут, отвечайте первому, Беркут, отвечайте первому, прием…
— Беркут — это позывной тех, у кого я забрал рацию? — спросил он Логуна, сдернув наушники.
Тот неохотно кивнул.
Какой-то миг Данил колебался — и пришел к выводу, что ничем не рискует. Вряд ли все здесь прекрасно знают голоса друг друга, а запеленговать, даже если раскусят, не успеют.
— Я — Беркут, — сказал он, нажав нужные кнопки. — Беркут слушает, первый.
— Первый — это Куруман, — подсказал Логун добровольно.
— Почему медлите? — спросили на том конце невидимой ниточки.
— Поссать отходил, — ответил Данил.
— Как обстановка?
— Все спокойно, — сказал он хрипло.
— Куда ушли машины?
— Какие машины?
— Мать твою, вы что, нажрались там? — судя по тону, говоривший был в чинах. — Полтора часа назад оба грузовика ушли с объекта, они могли пройти только через тебя. Дзюба, ты что, блядь такая,
