— А что такое?
— Молчат.
— Ох, ни хрена… Начальник, тишина была полная.
— Все равно посматривай, — сказал Данил. — И если хоть что-то непривычное нарисуется, дай знать. Конец.
Он вернул радисту наушники, освободил стул и вновь перебрался за стеллаж. Истреблял одну «Опалину» за другой. А еще минут через двадцать дверь аппаратной распахнулась, на пороге встала Митрадора:
— Данила Петрович!
Он вышел в коридор, ощущая некоторую невесомость в коленках.
— Звонил Самур, он на «пятерке».
— Что еще?
— Все. Сказал, немедленно…
Данил заглянул в аппаратную, бросил радисту:
— Все дела побоку, сиди на волне «Марала», — и направился к лестнице, приказав Митрадоре через плечо: — Дежурный экипаж за мной…
«Пятерка» означала однокомнатную квартирку километрах в трех отсюда, «лежку» Самура на самый крайний случай. О чем, кроме него, знал только Данил.
Его ребятки, тоже ставшие за последние дни чуточку нервными, посыпались из «Волги», моментально взяв его в кольцо, отпугивая редких прохожих хмурыми взглядами. На лестнице он их опередил, прыжками взбежал на третий этаж, позвонил — дилин-дин, дилин.
Самур открыл моментально, видимо, так и стоял у глазка. Он был ненормально бледен, отчего волосы и усы выглядели вовсе уж антрацитовыми, и почему-то казался располневшим. Данил кивнул своим, чтобы остались на площадке, прошел в комнату. Постель с кровати сорвана, валяются изодранные на ленты простыни и еще какие-то тряпки в бурых, залубеневших пятнах, на столе — откупоренная, но непочатая бутылка коньяка, тут же «стечкин» с глушителем и патроны россыпью.
Данил взял пистолет, нюхнул — кисло шибало гарью…
— Садись, — сказал Самур, вошел следом, как-то скособочась, прижимая левую руку к боку. Тяжело упал на стул. — Налей мне, пожалуйста. Промедол прошел, а сил нету…
— Тебя что, ранили? — Данил оглянулся на жуткие тряпки. — Где телефон? Сейчас все оформим…
— Сиди, Барс. Поздно. Налей мне. У пророка ничего не сказано про коньяк, его можно… — он зажмурился и выцедил полстакана, как воду. Шумно выдохнул, передернулся всем телом. — Поздно, две пули, буду умирать…
— Ты…
— Молчи, да! — Самур ос калился, как зверь. — Ты мужчина, нет? Я тебе сват-брат, да? Сиди, слушай! Совсем времени нет, я чую, у нас в семье всегда чуяли, дедушка Гафур… — он прикрыл глаза, залопотал на каком-то непонятном языке, опомнился. — Никого больше нет, Барс. Налетели до рассвета, в час волка, собаки не лаяли, их я думаю, положили из бесшумок, Салих стоял на карауле, а тревоги не поднял, значит, его тоже, сразу… Барс, они не требовали сдаться, не кричали про руки вверх, они убивали всех…
— Кто? Сколько их было?
— Все в камуфляже, в масках… — Самур снова закрыл глаза. — Мы стреляли, только они убивали одного за другим, одного за другим, мы были как овчарки у стада, а они как волки, они пришли, чтоб убивать без разговоров… Человек пятнадцать. У них ни один ствол не стрелял громко, все были бесшумные, совсем как у нас, ни одного выстрела не было громкого… Это не власти, это абреки. Нет больше Шадизаровых, только маленькие, там, в ауле… Все было бесшумно, понимаешь? Только раненые стонали, кричали, у нас и у них… Они своих добили потом, еще раньше, чем наших. Я видел… Всех Шадизаровых убили, Барс. А я убежал, когда никого уже не осталось. Я не трус, слышишь? Не трус! Нужно было рассказать…
— Да конечно, — тихо сказал Данил. — Никто и не говорит, что ты трус, никто… Значит, это ты взял «Ниву» в деревне?
— Я. Собака у них не гавкала, взял еще рубашки с веревки, отъехал подальше, порвал, завязался… Они гнались сначала по лесу, я спрятался в темноте, мимо проскочили… У нас у всех одежда была темная, так в старину заведено, ночью не видно, если что… Вот и получилось — если что… Откуда знаешь про «Ниву»? Я ее бросил за квартал отсюда.
— Знаю, — отмахнулся Данил.
— Ты умный… У тебя кто-то в деревне?
— Да. Но ничего он не заметил.
— Он бы не услышал, — сказал Самур, чуть покачиваясь всем телом. — Ни одного выстрела не было громкого… Налей еще. Все сказал, можно теперь. Они не власть, Барс, так и скажи Ивану. Скажи, я ничего не мог сделать, ты бы тоже не сделал ничего.
— В деревне все было спокойно?
— Ни одна собака не брехала, только когда я шел… Они пришли тайгой, если и была машина, оставили далеко. Барс, запомни, мусульманина хоронят в тот же день… У вас есть мусульманское кладбище, отвези ночью, закопай…
— Не дури, — сказал Данил. — Сейчас оформим все…
— Ты всегда был умный, а теперь глупый. Меня еще утром убили, я только погодил умирать, пока не доделаю дела, потому что мы — Шадизаровы… Прадедушка грабил вашу почту… При царе Александре… Почитай потом Коран, хоть суру… Мусульманину не нужен гроб, заверни в белую материю… И почитай хоть суру, может, подо мной мост и не рухнет… — Он склонился вперед, оперся на стол грудью. — Горы, горы, горы… Меня еще утром убили, а ты не понимаешь… Похорони до полночи, постарайся…
Данил встал, огляделся в поисках телефона. Не было никакого риска, имелся эскулап и на такой вариант…
За его спиной шумно упало тело, опрокинулся стул, посыпались патроны со стола, раскатились, стуча.
Самур, откинув левую руку и подобрав под себя правую, лежал посреди комнаты. Данил перевернул его. Из-под незастегнутой рубашки выпирали полосы туго намотанной простыни, на боку и на животе слева все еще расплывались темно-алые пятна. Пульс не прощупывался, как ни старался Данил. На груди, пониже ключиц, виднелась наколка — какая-то фраза арабской вязью. Приложенное к губам зеркальце осталось незамутненным — пожалуй, он и в самом деле был убит там, в тайге, лишь долг и честь — что там под этим ни понимай — гнали его сто пятьдесят километров. Люди иногда умирают не раньше, чем успеют доделать дело, какие бы законы ни были писаны природой на сей счет…
Данил налил себе коньяку и медленно выпил. Глядя на лежащего, в который раз спрашивал себя — должно ведь быть что-то еще? Помимо денег, которые тебе так и не пригодятся, помимо обязанности складывать самородок к самородку, помимо необходимости соблюдать правила игры? Должно быть что-то еще, иначе отчего люди совершают гораздо больше того, что от них требуется, и не спешат выставлять за это писаный счет?
Он аккуратно стер свои отпечатки со всего, к чему притрагивался, нашел ключи, осмотрел замок, убедившись, что сможет без проблем открыть его снаружи, когда понадобится, и вышел к торчавшим на площадке ребятам. Бросил, ни на кого не глядя:
— Пошли…
— Полчаса назад проперли, — докладывал «Марал». — Борону отволокли сами, у них там было шестерок до едрени матери. Значит, так: грузовик с медведем на дверцах, внутренние войска, полный кузов лысопогонников. Две штатских «Волги», в одной маячила папаха, вторая сплошь с цивильными. Два «уазика» в ментовской раскраске. Еще грузовик, номер военный, никаких эмблем. И два УАЗа-фургонетки, новенькие, темно-красные. Участковый с ними на своем драндулете, суетился, словно шило в жопе. Над тайгой мотается вертушка. В эфире жуткая суетня, — он явственно хихикнул. — Деревня на ушах стоит, кто-то даже про летающую тарелку болтает…
