– Уясните довольно быстро, – пообещал Данил, направляясь вслед за ним на просторную кухню.
Кухня сияла чистотой – Багловский был из тех холостяков, что привыкли содержать жилище в опрятности. Двигаясь как человек, не раз здесь бывавший и прекрасно знающий, где что лежит, Сердюк достал чашки из настенного шкафчика, аккуратно расставил их на столе, взял непочатую банку кофе, снял с нее прозрачную пластиковую крышечку, безымянным пальцем крепко потянул за кольцо, вскрывая…
«Вон же початая банка, что он…» – успел подумать Данил.
Уклонился он, совершенно не думая – тело само сработало, уводя лицо из-под режущего удара острой кромки тонюсенького железного круга, едва не полоснувшего по глазам. Сбоку мелькнул распяленный в молниеносном броске Лемке, удар ботинком в шею – и Сердюк спиной вперед улетел к окну, наткнулся на шкафчик, осел, сполз на пол…
– С-сука! – выдохнул Лемке, стоя над лежащим в наиболее идеальной для удара позе. – Не достал?
– Не достал, – ответил Данил, выпрямляясь. – Не так уж я постарел, чтобы этакие козлы могли меня достать… Но резануть мог нехило… – Он замолчал и присмотрелся. – Капитан! Мать твою!
– Тьфу ты… – промямлил Лемке, нагибаясь.
– Руками не трогай!
– Не учи ты… – отозвался Капитан с ноткой раскаяния.
Широко открытые глаза Сердюка уже нехорошо стекленели. Взяв его двумя пальцами за волосы, Данил чуть повернул влево послушно мотнувшуюся голову – проломленный висок способен ужаснуть человека нервного, стороннего, на окованном толстой медной полоской уголке недешевого итальянского шкафчика виднеются темные потеки, почти неразличимые на коричневом лаке… Склонившись, Данил приложил пальцы к сонной артерии, уже зная все наперед, не ощутил пульсации крови. Медленно, отяжелевше выпрямился, криво усмехнулся:
– Эх, Лемке…
– Рефлекс, – виновато сказал Лемке, на миг отведя глаза. – Я ж его бил не у б о й н о, не подвернись угол… Планида у мужика была такая, кто ж мог предвидеть…
– Ладно, помолчи, – приказал Данил сквозь зубы.
Ничто не ворохнулось у него в душе – немало жмуриков повидал. Если и было какое чувство, так это сожаление от того, что пан Сердюк помимо своего желания ухитрился с п р ы г н у т ь… Уйти от детального потрошения в края, куда рученьки тайных агентов пока что не дотянулись и, пожалуй, не дотянутся никогда, что бы ни чирикали спириты…
Стенать вслух было глупо, а медлить – тем более. Натянув фасонные перчатки из красной резины для мойки посуды – Виктуар был кое в чем подобен хозяйственной старой деве, – Данил присел на корточки и сноровисто обыскал карманы покойника. Вывернул содержимое большого кожаного бумажника на чистую сухую тарелку, начал было ворошить. Зло выдохнув сквозь зубы, раскрыл алое удостоверение.
Лемке заглянул через плечо и благоразумно промолчал.
Капитан Картамыш Геннадий Зенонович, старший следователь. Комитет государственной безопасности Рутенской республики.
– Вляпались, а? – сказал Данил в пространство. – Это, конечно, может оказаться и липа, но опыт мне подсказывает, что не стоит особенно на эту версию полагаться. То-то ему удалось так легко выцарапать пациента из самого непреклонного медицинского учреждения… Уходим, Капитан, в темпе уходим…
– Виктор?
– С собой берем. Пальчиков наших нигде остаться не могло, да, в конце концов, мои пальчики в квартире мотивированы, я же здесь бывал допрежь совершенно легально… Ходу!
Он собрал все барахло обратно в бумажник и сунул его на прежнее место. Почти бегом вернувшись в гостиную, помог Лемке напялить пиджак на вялого Багловского и потащил его к двери. Наверное, с такими ощущениями шагают саперы по минному полю: все тело одеревенело, в любой миг может рвануть под ногами… Лестница пуста, во дворе вроде бы никого, но поди узнай, кто сейчас от скуки таращится в окно, и в которое…
– Ладно, не все так скверно, – сказал Данил, когда машина отъехала. – Опасных свидетелей пока что не наблюдается, в самой психушке нас никто не видел, фиг докажут, что мы с ним там пересекались… Даже если расколют санитара, не смогут ничего доказать, не видел нас санитар… Мать твою, хорошенькую же статью мы на себя по нечаянности повесили…
Теперь приходилось допустить в расчеты мысль, которую он раньше старался загнать в подсознание. Признать, что против него играла к о н т о р а – или, по крайней мере, человек, способный при нужде втемную воспользоваться возможностями серьезной конторы…
Пожалуй, для противника существовала одна-единственная возможность быстро узнать о том, что Багловский приземлился в психушке: номер климовского «Жигуля» был сброшен в ГАИ, включен в операцию типа «Рентгена» или «Глаза». Всякий постовой, каждый патруль зорко бдил и моментально сообщал о передвижениях машины. А есть еще телекамеры на некоторых перекрестках, стационарные посты ГАИ, достаточно один раз «подхватить» тачку, чтобы потом вести ее уверенно и профессионально, не прибегая к хвостам. Узнав, что Данил со товарищи зачем-то навестил психушку, там заинтересовались, в два счета выяснили, что к чему, не так уж трудно было докопаться, все ведь происходило совершенно легально, с отражением в казенных документах…
Другого объяснения попросту нет – коли не было хвостов, коли не было «маячков» в машине. Вряд ли громадный милицейский механизм, включившийся в работу, знал, в чем тут дело. Они и не обязаны знать – достаточно, что указание спущено из самых серьезных инстанций. Никто не обязан проверять без уважительных поводов, выполнял ли капитан Картамыш приказ своего начальства или попросту злоупотребил служебным положением. А у Данила стало складываться убеждение, что капитан все же злоупотреблял, – кое-что в его прошлом поведении именно на эту идею так и наталкивало…
Словно отвечая на его невысказанные мысли, Лемке сказал:
– Вообще-то, он держался отнюдь не как офицер при исполнении. Вполне мог достать корочки сразу, навести страху на нежданных визитеров… Мы и не знали, с кем имеем дело…
