– Ну, это не страшно, – важно сказал Федот. – Главное, чтоб переполох не поднял, чтоб мы его успели первыми… У меня вот и мешок припасен, махорка туда насыпана, – он тряхнул прижатым к боку свертком. – Проверено на абреках, на Кавказской линии… да, если точно, у них же и перенято. Когда мешок человечку на голову набросишь, он, размолотой махорки вдохнувши, враз в изумление приходит, сознательно сопротивляться уже не способен. Тут его, раба божьего, и вяжи, благословясь… У меня и веревка припасена, новенькая, из немецкой лавки Шенкмана, на ней хоть гирю вешай, хоть слона персидского тащи – выдюжит… Калиточка на щеколде, замка нету, я уже проверил.
– Ну что ж, господа ночные тати… – сказал Анатоль твердо. – Пойдемте? Во-он она, дверь, справа… Стенки держитесь…
Он просунул лезвие кинжала меж чугунных прутьев решетки и поднял щеколду. Проворно извлек скляночку, плеснул масла в массивные трубчатые петли и, подождав немного, потянул калитку на себя. Она открылась почти бесшумно, и все трое мигом проникли во двор. Гуськом прокрались мимо конюшен – внутри сторожко всхрапнула лошадь…
Вот, наконец, и дом. Согнувшись в три погибели, чтобы их не заметили из окон первого этажа, они добрались до двери. Вылив остатки масла в дверные петли и бережно спрятав завернутую в платок опустевшую склянку, Фельдмаршал сунул лезвие меж косяком и дверью и медленно повел его вверх. Послышался едва уловимый щелчок – открылась внутренняя щеколда.
– Неплохо у меня получается для первого раза… – сквозь зубы процедил Фельдмаршал. – Талант в землю зарывал, оказывается… Пошли!
Он тихонько потянул дверь на себя и первым исчез в темноте, за ним внутрь проскользнул Федот, Ольга вошла последней, пытаясь сразу же сориентироваться согласно старательно изученному архитектурному плану.
Темнота стояла непроглядная, крепко попахивало онучами и кислой капустой. Справа раздавался густейший храп – там, насколько угадывалось, имелась приотворенная дверь в людскую, обитатели каковой, судя по храпу и явственно долетавшему запашку сивухи, проснуться могли разве что после пушечного выстрела над самым ухом, да и то предположительно.
Послышался тихий скрип – это Фельдмаршал приоткрыл дверь в коридор. Сразу стало светлее – напротив двери оказалось высокое окно. Еще несколько мгновений, и они уже стояли в коридоре, чутко прислушиваясь. Направо, вспомнила Ольга, нам нужно направо…
Туда Фельдмаршал и свернул. Точнее, попытался…
– Аррчхи! – раздался резкий возглас, и на него кинулась верткая фигура в чем-то длиннополом, обдавшая их запахом чеснока и бараньего жира.
Сохраняя присутствие духа, Фельдмаршал отступил на шаг, подставил нападавшему подножку – и тут же на бдительного стража насел здоровенный Федот, с маху накинув ему на голову мешок. Тот, как и предсказывалось, обмяк, задергался, заперхал – и Федот, обрушив кулак на четко очерченную мешком макушку, принялся проворно вязать обмякшего пленника. В считанные мгновения рот у него был заткнут тряпкой и завязан, руки-ноги спутаны.
– Охулки на руки не положим… – пропыхтел Федот, отдуваясь. – Счас я его на крылечко-то выволоку, чтобы в доме не услышали, если стенать начнет. А на улице-то пусть стенает, сколько его немазаной душеньке угодно…
Он справился быстро, вернулся, и они еще немного постояли в коридоре. Теперь можно было различить в лунном свете картины на стенах, лепнину под потолком, вычурную мебель – судя по обстановке, хозяин и впрямь не страдал нехваткою средств.
Они бесшумно двинулись направо, скользя в ночной тишине, как призраки. Миновали длинный коридор, прошли в самый его конец, где справа виднелась ниша, в которой начиналась узкая, ведущая вниз лестница, в точности как на плане. Это придало бодрости – не было двери, которую кто-нибудь, внезапно появившийся, мог захлопнуть у них за спиной…
Снизу тянуло сыростью и холодком. Спускались медленно, нашаривая ладонями стену. Фельдмаршал вдруг остановился. Послышалось чирканье, шипенье, потянуло серным запахом – это Фельдмаршал с помощью новомодной шведской спички зажег свечу в потайном фонаре и отодвинул заслонку.
Лестница кончилась, они стояли перед темным проемом, за которым начинался сводчатый коридор. Ольга, решив, что настало время, зажгла свой фонарь. Все было, как во сне: они легко и свободно преодолели немалый путь, и никто не ведал об их присутствии…
Подвал озарился светом, и они увидели отгороженный двумя боковыми каменными стенками закуток, где лежали горизонтально на массивных козлах несколько бочек, и тут же на высоких полках поблескивали многие дюжины бутылок – винный погребок, и богатый…
Еще несколько подобных клетушек, только занятых не вином, а сундуками, большими и маленькими… Охапка метел, ведра, холщовые мешки, набитые чем-то угловатым, твердым, кажется, кухонной утварью… Ничего, хоть отдаленно напоминавшего сокровища, ценности, – обычный подвал богатого дома, где хранят вино, съестные припасы вроде круп, разнообразную утварь и предметы домашнего обихода. Порядок, должно признать, идеальный – хозяин, видимо, строг…
Длинное подвальное помещение заканчивалось низенькой деревянной дверцей с полукруглым верхом – потемневшие доски, поперечные кованые полосы, слегка тронутые ржавчиной. Нет ни замка, ни щеколды, только вместо ручки – тяжелое железное кольцо… Снова не приходится бояться, что кто-то закроет снаружи и они окажутся в ловушке.
Фельдмаршал взялся за кольцо, заранее поморщившись в ожидании пронзительного скрежета ржавых петель. Однако дверь открылась бесшумно, словно ее смазывали не далее как вчера.
Они оказались в прямоугольной комнатке со сводчатым, как и по всему подвалу, потолком. Приличных размеров, она была почти пуста, только справа стояла невысокая и небольшая, на три доски, полка, уставленная всевозможными сосудами, кувшинами и какими-то странными то ли котлами, то ли жбанами, вызывавшими в памяти старинное слово «корчага». А напротив входа…
Напротив входа на стене красовалась выпуклая каменная рожа, не имевшая ничего общего с прекрасными древнегреческими барельефами и камеями эпохи Возрождения: тщательно вытесанное неведомым мастером, но отвратительное изображение карикатурного человеческого лица – нос чересчур огромен, уши чересчур длинны, а лоб, напротив, чересчур низок, ощеренный рот обнажает квадратные зубы, более похожие на булыжники… и ноздрей не две, как человеку полагается, а целых три. Весьма неприятная рожа. Хорошо, что она представляет собою несомненную фантазию неведомого каменотеса – существуй в реальности обладатель такой вот хари, столкнуться с ним нос к носу было бы страшновато…
– Мор-рда… – с отвращением прошептал Фельдмаршал, устремляясь к полке.
Ольга последовала за ним. Все, что она увидела на трех полках, ничуть не напоминало обычную посуду – странные линии, иные пропорции, непривычные очертания, вызывавшие отчего-то неприятное чувство. Что-то пыталось проснуться у нее в голове, но Ольга не понимала собственных смутных ощущений.
– Вот оно! – обрадованно сказал Фельдмаршал, для пущей надежности извлекая карандашный рисунок и сверяясь с ним.
Ольга тоже видела, что ошибки быть не может: такой кувшинчик, как две капли воды схожий с рисунком антиквария, был здесь один-единственный – разве что на рисунке он выглядел незапечатанным, а у этого горлышко было залито чем-то вроде сургуча.
– Это, конечно, все вздор, – тихонько сказал ей на ухо Фельдмаршал. – Но я сейчас все же сургуч этот сдеру и проверю… Вдруг там и в самом деле нечто…
И он спокойно протянул руку.
Не рассуждая, лишь отметив краем глаза некое шевеление там, где ему быть не полагалось, Ольга вскрикнула:
– Осторожно!
Она рванула Фельдмаршала за рукав, и оба отскочили от кувшинчика. По стенам от резких движений метнулись корявые тени…
И не только тени!
У Ольги волосы зашевелились на голове: каменная рожа, меняя очертания, словно была из тающего воска, метнулась вперед, из стены видвинулась толстенная шея цвета окружающего камня, а рот
