Сокровище антиквара

Смолин неохотно сказал:

– Три судимости.

– А отсидками сколько из них закончились?

– Две.

– Бывает, – сказал майор. – Грехи молодости, а?

– Именно, – сухо сказал Смолин. – Все судимости давно погашены с соблюдением всех юридических формальностей, так что…

– Да что ж вы нервничаете! – воскликнул майор с деланным участием. – Просто-напросто ошибочка вышла… Вы ж не говорили, будто не судились и не сидели, это я на автомате написал, а вы промолчали… Что ж не сказали? Теперь исправления вносить придется. Неудобно было солидному человеку вспоминать про грехи молодости, а?

– Что-то вроде, – сказал Смолин.

Майор давненько уже ничего не писал, даже ручку отложил. Сидел и разглядывал Смолина с непонятным выражением.

– Ну, это ерунда… – сказал он. – Исправим, минута делов… можно вопросик, не имеющий отношения к протоколу?

– Бога ради, – сказал Смолин.

– Вон там у вас во дворе, с лопатой шебаршится… Это не гражданин ли Михаил Иванович Зуев с погонялом Глыба? Интересный такой гражданин, с целой коллекцией судимостей и сроков…

Играть в молчанку было глупо – проверить они могли в течение полминуты: кликнуть Глыбу, документики попросить…

– Ну да, он самый, – сказал Смолин. – А что, тут какое-то нарушение законов? Он по данному адресу зарегистрирован должным образом, противозаконного ничего не совершал…

– Завязал?

– А что, так не бывает? – спросил Смолин.

– Да бывает, сплошь и рядом… Он теперь, значит, у вас живет и, как я наблюдаю, честно работает?

– А куда ему еще деться? – сказал Смолин. – Коли по всей стране ни кола ни двора.

– И вы его, значит, благородно приютили…

Это было произнесено без малейшей иронии, но она все равно явственно чувствовалась в воздухе.

– Ну и что? – спросил Смолин сухо.

– Да ничего. Вы с ним вроде вместе сидели?

– Было дело.

– Понятненько. А раз приютили, значит, и тогда еще были в хороших отношениях?

– Ну и что? – пожал плечами Смолин.

– Да ничего, ничего… Ладно, не будем отвлекаться, закончим побыстрее, что мне вас-то держать… Да и у меня дел полно, свидетелей – невероятное количество, все, кто покойного знал, сталкивался, пересекался… Заметный в Шантарске был человек, начальство землю роет и настрого предупредило насчет того, чтобы – никакого формального отношения, чтобы всерьез гада искали… Есть еще формализм в нашей работе, есть, не изжит целиком… Василий Яковлевич, а не припомните, где вы были восьмого августа часиков с пятнадцати до восемнадцати?

Он быстро написал две строчки – несомненно, только что заданный вопрос. Не отрывая ручки от бумаги, уставился на Смолина с явным нетерпением.

Смолин понял практически сразу же. Потому что это были дата и примерное время убийства Шевалье.

Он не испугался, не запаниковал, никаких эмоций и буйной пляски мыслей. Голова работала холодно и четко.

Вот, значит, как… Даже так… С-суки…

Разумеется, ответить он мог моментально и обстоятельно… и никак не мог. Потому что ответ (доподлинная правда) звучал бы следующим образом: «Восьмого августа, где-то с полвторого до шести с копейками я был занят сделкой с проживающим в Шантарске гражданином Яшиным Михаилом Денисовичем, широко известным в узких кругах коллекционером. Означенному гражданину я продал четыре единицы холодного оружия, двуствольный бельгийский карманный пистолет с откидным штыком, а также ордена: австро-венгерский рыцарский крест ордена Франца-Иосифа, два Железных креста, Третьего рейха и Германской империи, а так же орден Ленина и две Славы, третьей степени и второй».

Но кто бы из антикваров в здравом уме и трезвом рассудке стал бы выкладывать такую правду менту? Здесь что ни фразочка, то статья, а в сумме – три статьи. Советские награды – раз, холодняк – два, огнестрел – четыре. Бельгийский пистолетик был капсюльным, середины девятнадцатого века, но в соответствии с буквой закона он несомненно являл собой огнестрельное оружие, поскольку был в исправнейшем состоянии: насыпь пороха, забей пулю, подбери подходящие капсюли – и пали из обеих стволов…

Так что о правде и заикаться не следовало.

– Не помню, – сказал Смолин, изобразив на лице старательное раздумье. – Вроде бы обычными делами, в магазине был, кажется. Кто ж вот так помнит обычные дни… Две недели прошло…

– А подумать? – на сей раз в голосе майора явственно прозвучали некие металлические оттенки.

– Сказал же, совершенно не помню.

– Так и записываем?

– Так и записываем, – твердо сказал Смолин.

– Записываем… – майор принялся писать. – Ну, собственно… У меня и все. Вот разве только исправим насчет суда и следствия… тут зачеркнем, а тут напишем: «по вине составителя протокола были допущены неточности»… и рядом – точности… Три судимости, две отсидки… У меня все, Василий Яковлевич. Прочитайте, распишитесь, только сначала напишите… или забыли уже, что там пишется? – его голос вновь стал бесстрастным.

– Помню, представьте себе, – сказал Смолин, старательно читая протокол. – С моих слов записано верно, мною прочитано…

Он расписался внизу каждого листа, а на последнем, как и следовало, изобразил на треть страницы размашистый «знак Зорро».

– Ну вот и все, собственно, – сказал майор, захлопывая папочку, поднимаясь. – Извините за беспокойство, служба такая…

Он обаятельно улыбнулся Смолину и направился к двери. Тот что в форме, подзадержался, взял Смолина за локоть и душевным таким тоном поинтересовался:

– Василий Яковлевич, вы в ближайшее время из Шантарска никуда временно выезжать не собираетесь?

– Да вроде бы нет, – сказал Смолин. – Нет такой надобности.

Собеседник еще задушевнее, с открытой и дружелюбной улыбкой продолжал:

– Даже если возникнет такая необходимость, вы уж, пожалуйста, пока воздержитесь… Идет? На некоторое время.

И воззрился явно вопросительно. Ждал, не начнет ли Смолин возмущаться, качать права, вообще задавать вопросы и проявлять эмоции.

А вот те хрен… Смолин ограничился тем, что с непроницаемым лицом ответил:

– Хорошо. Воздержусь. Скажете, когда можно будет?

– Обязательно, – кивнул тот, сразу видно, разочарованный.

Он даже задержался у стола, но Смолин с тем же непроницаемым лицом произнес:

– Пойдемте?

И первым шагнул к двери, недвусмысленно указывая дорогу.

Захлопнув калитку за незваными гостями и задвинув массивную щеколду, Смолин постоял без движения, потом тихонечко грязно выругался, повернулся и неторопливо побрел во двор. Плюхнулся на скамеечку,