Сыщик

максимальной выгоде обеих сторон. Мы не друзья России, господин Бестужев… но мы прилагаем все силы, чтобы наши страны никогда не стали военными противниками, и вы должны это оценить. И помните: те, кто нам противостоит, тоже достаточно сильны…

– Я постараюсь убедить… – сказал Бестужев. – Три-четыре дня, вы говорите?

– Не меньше… но и никак не больше. Нам точно известно, что уже разработаны некие планы, предусматривающие и аресты «зловредных шпионов», и шум в прессе, и соответствующим образом составленные доклады на высочайшее имя. В подобных интригах не церемонятся и бьют со всего размаху. Так что торопитесь. В конце концов, аппарат – совершеннейшая безделка, и мне, признаться, непонятно упорство иных ваших генералов. Даю вам честное слово офицера и дворянина, что я сейчас выступаю как ваш друг… – Граф усмехнулся. – Ну, предположим, не совсем друг, в большой политике не бывает друзей… однако, как явствует из сложившейся ситуации, и мы, и вы объединены общей выгодой. Ни нам, ни вам этот скандал совершенно не нужен.

– Я ценю вашу искренность, граф, – серьезно сказал Бестужев.

Он подумал: а ведь ничего, собственно, не случилось страшного. Нельзя сказать, что все пропало. Просто-напросто следует из кожи вон вывернуться, но успеть управиться раньше, чем враждебная эрцгерцогу партия начнет осуществлять задуманное. И волки будут сыты, и овцы целы. Нужно успеть…

Он кивнул на лежащие меж ними печальные фотографии:

– Вы еще не вышли на след этих субъектов?

– Пока нет, – чуть помедлив, признался Тарловски. – Ясно, что речь идет не о простых уголовниках – к чему им аппарат? Голову даю на отсечение, действуют господа совсем другого полета.

– Вот именно, – сказал Бестужев. – Это Гравашоль. Вам ведь не нужно растолковывать, о ком идет речь?

– Гравашоль в Вене?!

– Можете быть уверены, – сказал Бестужев. – Я с ним столкнулся нос к носу совсем недавно. Представления не имею, зачем ему понадобился аппарат, но он охотится за Штепанеком прямо-таки яростно. Учитывая его личность, репутацию и прошлое, не удивлюсь, если его молодчики и стоят за всем этим… – Он снова кивком показал на фотографии.

– Ну что же, – недобро щурясь, произнес Тарловски. – Спасибо за подсказку, ротмистр, я немедленно предприму кое-какие меры. Кто бы мог подумать, что мы будем иметь честь увидеть у нас самого Гравашоля… Руперт!

Шофер, не оборачиваясь к ним, кивнул и что-то сделал, от чего двигатель авто мощно зарокотал. Бестужев понял, что разговор о серьезных делах окончен – видно было, что Тарловски охвачен прекрасно знакомым и Бестужеву охотничьим азартом…

– Всего наилучшего, господин граф, – сказал он, закрывая за собой дверцу машины.

Она тут же развернулась и, набирая скорость, понеслась в сторону Вены. Глядя ей вслед, Бестужев удовлетворенно улыбнулся: месье Гравашолем вскорости должны были заняться люди с серьезными возможностями… Причем, что немаловажно, здесь не Франция, где некоторая часть общества (подобно российской интеллигенции, восторженно относящейся к бомбистам и террористам) видит в Гравашоле чуть ли не героя.

Он быстрыми шагами, почти бегом, вернулся к экипажу, прыгнул на мягкое кожаное сиденье, громко захлопнул лакированную дверцу с гербом Бачораи и распорядился:

– В Вену, и побыстрее!

Кучерский бич звонко хлопнул по лошадиным спинам, и каурые резво взяли с места. «Нужно торопиться, – думал Бестужев, – два-три дня – это все, что у нас осталось…»

Он склонился к Вадецкому, приблизил губы к его уху, сказал шепотом:

– Если наше дело сегодня успешно решится, Карл, вы получите обещанное сполна. Клянусь вам чем угодно, так что приложите все силы…

Глаза репортера вспыхнули алчным воодушевлением.

Глава десятая Вершины технического прогресса

ГЕНЕРАЛ АВЕРЬЯНОВ выглядел совершенно бесстрастным, ни один мускул на лице не дрогнул, пока Бестужев говорил.

– Я вас поздравляю, Алексей Воинович, – усмехнулся он одними губами. – Вас угораздило оказаться посреди хитросплетения интриг венского двора на самом высоком уровне… Впрочем, полагаю, вас эта сомнительная честь не особенно и радует?

– Вовсе не радует, – сказал Бестужев. – Тарловски говорил правду?

– Ну, всей правды от человека его ремесла никогда не услышишь, уж мы-то с вами это прекрасно понимаем. Однако он вам выложил немало. Все это прекрасно согласуется с тем, что мы знаем. Партии эрцгерцога Франца-Фердинанда и его противников не первый год ведут ожесточенную борьбу за ключевые посты в самых разных сферах управления. Этакая бесконечная война, разве что без выстрелов, убитых и раненых. Громкое «дело о русском шпионаже» окажется как нельзя более кстати, чтобы отыграть пару фигур на этой шахматной доске.

– Но ведь ничего подобного нет…

– Алексей Воинович! – с ласковой укоризной сказал Аверьянов. – Экий вы, право… Вы ведь не романтическая девица, а жандарм с серьезным опытом… Разумеется, кончится все пшиком: никого из нас, всех, кто работает сейчас в Вене по этому делу, невозможно привлечь к суду и выдвинуть убедительные обвинения. Законы Австро-Венгерской империи мы не нарушили ни в единой запятой. Даже несоответствие наших личностей тем данным, что значатся в наших паспортах, практически недоказуемо: потому что в случае… чего… господа российские дипломаты с честнейшими глазами присягнут, что вы и есть коммерсант Готлиб Краузе, а я – пребывающий здесь на отдыхе чиновник Министерства юстиции Артамонов… ну а профессор Бахметов и вовсе выступает под своим собственным именем, поскольку прибыл сюда поработать в Технической библиотеке, что подтвердят его венские коллеги… Противникам эрцгерцога нужен просто- напросто превеликий шум. Истошные вопли газетеров, пафосные выступления депутатов в парламенте, филиппики политиков… вы прекрасно знаете, как ставятся такие спектакли. На волне всей этой какофонии устроители спектакля достигнут своих целей, после чего шум волшебным образом утихнет, публика отвлечется на очередную сенсацию, те из нас, кто, не дай бог, угодит в лапы здешней юстиции, будут освобождены с прочувствованными извинениями…

– Да, я понимаю, – сказал Бестужев.

– Во всем этом есть одно привлекательное обстоятельство. Мы располагаем некоторым временем… давайте считать, что у нас не три дня, а только два, я в подобных случаях предпочитаю быть пессимистом. За это время мы обязаны сделать дело и раствориться, как призраки. Думаю, нам достаточно будет покинуть Вену: вряд ли страсти достигли такого накала, что нас будут объявлять в розыск на территории всей империи… Вы в начале разговора упоминали о некоем плане?

– Да, – сказал Бестужев. – План у меня есть, я сидел чуть ли не до утра, взвешивал, просчитывал… Девяносто девять шансов из ста, что Штепанек еще находится в доме барона фон Моренгейма. Во всяком случае, графиня Бачораи, поговорив с бароном, сделала именно такой вывод. Она сказала, что барон и сегодня вечером намерен забавлять приятелей аппаратом Штепанека…

– Вы что-нибудь узнали об этом бароне? Мои люди занимаются несколько иными областями жизни, и он в их поле зрения не попадал – штатский бездельник, светский хлыщ…

– Да, вот именно, – сказал Бестужев. – Классический образец великосветского бездельника, каких и в нашем богоспасаемом Отечестве хватает. Обладатель огромного состояния, длиннейшей родословной… человек, по характеристике Вадецкого, глупейший и никчемный. Единственная оригинальная черта – неуемная страсть к наградам, кои он добывает всеми возможными способами. Одним словом, я совершенно уверен, что меня он ровным счетом ни в чем не заподозрит. Ему вообще несвойственно думать. К тому же у меня рекомендации от графини…

– И дальше?

– Я появлюсь там вечером, – сказал Бестужев. – Вадецкий к тому времени должен будет провести со Штепанеком предварительные переговоры. В Вадецком я совершенно уверен, он из кожи вон вывернется,