– Ах да, я и забыла, – сказала она спокойно, стянула платье через голову, причесалась и направилась к двери.
Он выдержал марку до конца – не кинулся вслед, промолчал. Столкнулись две индивидуальности, металлически лязгая и сыпя ворохами искр.
Вообще-то, и здесь через пару часиков после полуночи происходили самые эпатирующие сцены. А потому никто особенно и не удивился в силу воспитанности, завидев, как по коридору, с независимым видом постукивая каблучками и сохраняя на лице полнейшую бесстрастность, шествует вполне трезвая рыжая красотка, декорированная лишь чулками и двумя полосочками алых кружев. Встречная пара с ней разминулась, отчаянно пытаясь уберечь на лицах столь же светскую невозмутимость. Отдельные индивидуумы, правда, машинально проводили взглядами. Зато гардеробщик подал ей пальто и шапку с отрешенностью английского дворецкого прошлого века.
На улице посвистывал ветерок, особенно противный после добровольного ухода из Эдема. Она подняла воротник, торопливо прошла до перекрестка, перебежала на другую сторону под носом у приземистой иномарки. Направилась к огромному, на полквартала, помпезнейшему зданию управления железной дороги, возведенному во времена архитектурных выкрутасов в стиле «поздний вампир Великого Вождя».
Машина, конечно же, была на месте. Искать там бомбу в лучших традициях жанра не стоило.
На душе остервенело скребли кошки, но глаза были совершенно сухими.
Глава двадцать пятая
Денек под знаком Шекспира
Самой простой проблемой из тех, что ей предстояло решить наутро, оказался бойфренд Федя. Вернувшись ночью домой, Даша застала его почти в той же позе, заботливо раздела, в два счета приготовила реквизит завтрашнего спектакля и улеглась рядом, почти сразу же провалившись в сон без особых кошмаров.
Ночь, как и следовало ожидать, прошла спокойно – никто не швырял бомб в окна, не стрелял и не звонил в дверь. Она проснулась минут за двадцать до трезвона будильника, сварила кофе и принялась расталкивать любящего напарника.
Он проснулся с превеликим трудом, сел в постели, обеими руками придерживая голову – явно гудевшую. Даша присела рядом и без особых угрызений совести погладила по голове:
– Отличился, чадушко?
– Это что ж такое? – простонал он, собирая мысли. – Полный абзац котенку…
– Ты что последнее помнишь? – поинтересовалась она вкрадчиво.
– Выпил – и отрубился.
– Вот то-то, – покачала она головой.
– Я ж одну-единственную рюмаху…
– Это, милый, твое последнее трезвое воспоминание… – изо всех сил сохраняя на лице бесстрастие, сообщила она. – Остальные рюмахи прошли соколом, ты развеселился, воодушевился, долго мне повествовал, что еще найдешь их всех и по стенке размажешь, а то и в Шантаре перетопишь…
Он покосился по сторонам, стараясь не шевелить головой. Однако Даша постаралась на совесть – рядом, на столике, красовались две пустых бутылки, одна стояла, другая лежала, тут же на блюдечках – остатки скудной закуски, кое-где живописно украшенные окурками. Картина была обычной для России и весьма убедительной.
– Я ж не курил…
– Правильно, – сказала Даша. – Это я под конец была хороша… Красиво мы поплыли с двух пузырей – не поели толком, да еще перенервничали… Как меня прижимал под душем, помнишь? А как я на тебя кофе пролила?
– Что-то такое в памяти всплывает… Слушай, я не особенно вчера…
– Ладно, не переживай, – великодушно сказала Даша. – В общем, все было, как в лучших домах. Главное, никто нас так и не угрохал, обидно даже, вопреки всем канонам жанра…
Очень уж несчастный был у парня вид – и Даша, в глубине души все же немного терзавшаяся угрызениями совести, поддалась извечной женской жалости. Прилегла рядом, велела не шевелиться, чтобы не тревожить гудящую башку, и ублажила нехитрым способом, приведя в разнеженный восторг. После кофе он окончательно пришел в себя, но машину ему вести Даша все же не доверила.
Хвост обнаружился через пару кварталов от дома – серый «паджеро» нахально маячил сзади, соблюдая дистанцию и ничуть не стараясь притвориться мирным странником.
Собственно говоря, это был не хвост, а нечто вроде вежливого утреннего привета: убедившись, что Даша намерена остановиться у конторы, преследователь прибавил газу и промчался мимо, исчезнув с глаз. Ей просто-напросто напомнили о вчерашнем разговоре, чтобы служба медом не казалась…
Галахов находился в своем кабинете – живехонький, не убитый, и даже не впавший в крайний пессимизм, хотя, конечно, по его лицу трудно было предположить, что он сейчас примется травить анекдоты, плясать «Калинку» или на худой конец дирижировать оркестром, то есть совершать те действия, что стали в последнее время считаться исконно русским проявлением прекрасного настроения.
– Как дела?
– Дела прекрасные, – сказала Даша. – Вчера вечером в собственном подъезде получила под вздох и лишилась дискеты. Отсюда непреложно вытекает, что наша вчерашняя поездка и копирование так и не были засечены… Есть повод для некоторого оптимизма?
– Пожалуй…
– А это правда, что все документы касаемо навороченного вокруг путча исчезли из конторы?
